– Бросил ее офицер-то, – сказала Настя, не стесняясь присутствием Маруси. – Не выдержал революционного момента в отношениях полов.
– Это что комендантша говорила? – уточнила Ольга, с любопытством поглядывая на неподвижную Марусю. – Про чужой кусок?
– Он ведь обещал жениться, – продолжала Настя безжалостно, – всякие обязательства брал, но потом все же возвратился к своей буржуазной жене, на которой венчался в церкви. А нашей Марусе – от ворот поворот.
– Не больно-то и хотелось, – сказала Ольга. – Он ведь еще и старый, этот Митрофан Иванович. Ему уже сорок лет небось. А мы получше найдем. Верно, Маруся?
Маруся не ответила. Ее грудь вдруг мелко-мелко задрожала, а потом опять затихла.
– Не померла ли? – испугалась Ольга. Она покойников не боялась, но сильно брезговала.
Маруся тоненько постонала под полотенцем, и Ольга сразу успокоилась.
– Ты иди, – обратилась она к Насте. – Я за ней посторожу.
Настя кивнула:
– Если что случится, сразу разбуди. Я коменданта предупредила – может, фельдшерица понадобится, она вызовет.
Но за ночь ничего не случилось. Маруся, как камень, проспала под влажным, нагревшимся от дыхания полотенцем. Утром она встала вместе с Ольгой и объявила, что готова выйти на работу.
По дороге на фабрику Ольга наконец улучила момент и рассказала про Алешу.
– По-моему, он ко мне неровно дышит, – сообщила она, не замечая безучастного вида Маруси. – Морочить голову вздумал! Девушки на него вешаются, надо же. Прямо так и сообщил. И следит, как я отнесусь. Ты слушаешь, Маруся? – спохватилась она, сообразив, что от собеседницы давно уже не было никакой реакции.
– Да…
– А я и говорю: «Ну и иди к своим девушкам, на что тебе я-то сдалась! Вешаться на тебя – не в моих намереньях». Вырвала руку и ушла. И вот поверишь, он за мной шел. Следил, не встречаюсь ли с кем еще.
Маруся глубоко вздохнула.
– Тебе хорошо, Оля. Ты гордая. А я так не могу.
Ее глаза стали мутными, и она опять заплакала.
– Тебе пальцы оторвет станком, если будешь плакать, – сказала Ольга.
Но Маруся благополучно отработала половину смены, только на обед не пошла. Ольга обнаружила это обстоятельство уже в столовой и, наскоро покончив с борщом и хлебом, поспешно вернулась обратно – искать Марусю.
Подруга сидела в цеху на краю холодного железного стана и глядела прямо перед собой остановившимися глазами. Ольга подбежала к ней:
– Маруся, что с тобой?
Та безучастно посмотрела на Ольгу и не ответила.
– Простудишься, слезай, – настаивала Ольга. – Детей потом не будет.
Маруся слезла, неловко поправила платье.
– Я для того и сидела, чтоб остудиться, – пробормотала она. И шатающейся походкой направилась к выходу из цеха.
Ольга удивленно проводила ее взглядом. Жалкая, спотыкающаяся Маруся с мокрой прядью на виске – она была ведь на самом деле героиней. Только героини сходят с ума из-за любви. В обычной жизни Ольга такого никогда не видала и, очевидно, именно поэтому и не узнала, когда наконец встретила. Товарищ Бореев оказался совершенно прав: сильные страсти должны быть облагорожены искусством, иначе они предстают абсолютно безобразными, отталкивающими. Такое и в быту-то недопустимо, так что говорить о сцене! А реалисты, вроде Чехова, этого не понимают. «Впрочем, – прибавил, помнится, товарищ Бореев пренебрежительным тоном, – у Чехова и сильных страстей-то не бывает…»
* * *
Маруся скоро съехала из общежития. Ольга попереживала, но не очень сильно. Просто грустно стало.
Вечером к Ольге пришла Настя Панченко.
Настя сильно осуждала Марусю – за все ее поступки.
– Я принесла нам с тобой конфет, – сказала она, выгружая из кармана кулек. – А насчет Маруськи ты зря печалишься. Гнилой она была человек.
– Как ты можешь так говорить! – возмутилась Ольга. Но конфетку взяла. – Маруся наша подруга.
Настя фыркнула:
– Ты хоть слышишь себя со стороны, Оля? Подруги остались в прошлом, там же, где и календарь для благородных девиц «Подруга». Знаешь такой? «Веруй в Бога, молись, будь скромна и трудись, будь покорна судьбе – вот совет мой тебе». Не попадалось?
Ольга покачала головой. Неожиданно у нее вырвалось:
– Моя мама такой была.
– Какой? – удивилась Настя. – Как Маруся?
– Нет – «будь скромна и трудись, будь покорна судьбе»… Вот в точности такой.
– А где теперь твоя мама? – с интересом спросила Настя. – Умерла?
– Почему – умерла? – испугалась Ольга. – Жива, и отец мой тоже жив. Только… Не знаю, Настя, как выразить. Я так жить не хочу, как мама.
– Вот! – сказала Настя и энергично перекусила пополам твердую конфетку. – Вот именно, Оля! Для этого и произошла социальная Революция. Чтобы мы никогда больше так не жили, как наши родители. Маруся этого не понимала. Маруся предпочитала буржуазное счастье. Богатый муж, который будет ее содержать и при котором она будет лишь игрушкой для наслаждения. Какая же это мечта? Стыд один. Это ведь низко, Оля!
Ольга кивнула.
– В сообществе полов должно быть равенство, – продолжала Настя.
Дверь отворилась, вошла комендантша. Обе собеседницы повернулись к ней.
– Я чаю принесла, – сообщила комендантша.
– Садитесь, Агафья Лукинична. Побудьте с нами, – пригласила Настя, перебираясь на кровать и освобождая комендантше стул.
Комендантша устраивалась на стуле долго и старательно, так что в конце концов Ольге стало казаться, будто в комнате не еще один человек у стола уселся, а вообще полную перестановку мебели сделали.
Агафья Лукинична сунула конфетку за щеку, набрала в рот чая и сказала:
– Маруся сделалась совсем плохая. Фельдшерица говорит – ее хорошо бы в сумасшедший дом поместить… Этот, офицер ее, – он же приходил. Митрофан Иванович. Расстроенный такой. С виду – очень приличный. Орден Красного Знамени. Я ему все высказала про Марусю. «Не могу, говорит, больше с ней встречаться». Вроде как он и любит ее, но ответственность брать не хочет. Жена прознала, грозит начальству жаловаться, он и обещал, что, мол, Марусю оставит.
– А зачем приходил? – спросила Настя и разгрызла еще одну конфету. – Полюбоваться, что натворил?
– Да так, – сказала комендантша. – Прощенья просить. Только все это без толку. Если женатый, так не стоило и отношения с другой заводить, а то страм один вышел, и ничего больше. Я ему: «Ты ступай, ступай тихонько, покудова тебя не видели, и про Марусю забудь – теперь она не твоя забота». И вытолкала его поскорее.
– Надо было ему по морде, – сказала Настя мстительно. – Чтобы сполна, развратник, осознал равенство полов.
