— Ага! У искусственного разума, — улыбнулся он. — Знаете, звякну еще раз Насте. Если она еще далеко, с удовольствием приму ваше предложение.
Выяснилось, что Настя далеко, пытается объехать какую-то аварию.
— Возможно, ей еще час добираться до дому, — с расстроенным видом сообщил Ирине Давид.
— Вот и посидите у меня.
— Вы уверены, что я не нарушаю ваших планов? Или планов вашей семьи? — по-прежнему смущался он.
— Вся моя семья — это я, — развела руками Ирина. — А план у меня на сегодня был один, если честно. Телевизор посмотреть или книжку почитать.
— Не знаю уж, какую книжку вы сейчас читаете, но с телевизором я, пожалуй, смогу конкурировать, — хмыкнул он.
Тем более и вас по нему иногда показывают, — в тон ему проговорила Ирина. — Представляете, я потом стану хвастаться подругам, что у меня пил кофе сам Марлинский!
Она распахнула дверь. Они вошли в прихожую.
— Ирина, вы преувеличиваете мою знаменитость. Я все же классический пианист, а не поп-звезда.
— Ну и что, — вешая плащ, возразила она. — Ростропович тоже классический виолончелист, а его знают не меньше, чем поп-звезду. И Спивакова тоже.
Давид тоже повесил свой плащ на крючок и пристроил в углу сумку.
— Боюсь, народные массы Киркорова знают гораздо лучше.
— Завидуете? — лукаво глянула на него Ирина.
— В чем-то, бесспорно, да, — кивнул Давид. — Если бы так же слушали настоящую музыку…
— Ну вам-то вроде грех жаловаться. Полные залы по всему миру собираете.
— И все равно, наше искусство волей-неволей приходится признать элитарным. И объем залов у нас не тот. Согласитесь, Ирина, даже Карнеги-Холл — это не спортивный стадион.
— Ну и попса теперь уже стадионы редко собирает, — сказала Ирина.
— Да, но слушают все равно в основном ее. Не важно где.
— Согласна. Ну проходите в комнату. Или лучше на кухню?
— Давайте по-московски на кухне, — обрадовался он. — Так редко на родину вырываюсь.
— Ой, вы же после репетиции. Есть, наверное, хотите, — спохватилась она. — Правда, у меня ничего особенного нет.
— Да что вы, что вы! — запротестовал он. — Мало того, что свалился на вас, как снег на голову.
— У меня есть кислые щи с грибами. Могу разогреть!
— Нет, нет, — снова начал отказываться он, однако живот его предательски заурчал.
— Диагноз ясен, — взяла инициативу в свои руки она. — Мойте руки. Никаких отказов не принимаю. Я, между прочим, хозяйка. Могу и обидеться.
— Не рискну вас гневить, — покорно отправился в ванную комнату Давид. — Тем более мне так редко перепадает домашнее.
— Ну вот. А еще отказывались. Правда, возможно, вам не понравится…
Десять минут спустя Марлинский уплетал вторую тарелку щей и заедал их бородинским хлебом. Между очередными двумя ложками произнес:
— А вы еще боялись! Такой вкуснятины с детства не ел. Одно из коронных блюд моей бабушки. Но у вас не хуже. И еще, скажу по секрету, вы меня спасли. У Настеньки в холодильнике, кроме зеленого салата и пророщенной пшеницы, обычно вообще ничего не бывает. Фигуру, видите ли, бережет, а о старом усталом папе не думает.
— Ну конечно, древний старик! — воскликнула Ирина.
— Вот! Даже пококетничать не даете! В ресторан с ней тоже ходить мука. Грызет там свой силос, и самому неудобно что-нибудь более существенное заказывать. Даже когда при ней какую-нибудь рыбку ешь, чувствуешь себя кровопийцей и душегубом. Весь аппетит пропадает. Не понимаю я этого увлечения диетами.
— Настя на телевидении работает, и, как мне объясняла, камера сразу к любому весу пять килограммов прибавляет. Вот и старается держать себя в форме.
Марлинский протестующе фыркнул:
— Это уже не форма, а минус форма.
— Ну знаете, вы тоже пончик!
— Только, в отличие от Насти, не сижу на диетах. Да она вообще-то в меня. Как щепка с детства была. К тому же одна такая репетиция, как сегодня, и два кило долой! В оркестре с прошлого раза половина состава сменилась! Такое впечатление, что ни одной ноты вместе взять не могут! Кто в лес, кто по дрова! Будто первый раз вместе играть сели! Устроили из оркестра проходной двор! А мне с ними пятый концерт Бетховена играть! Это же кошмар!
Он так распалился, что даже стукнул кулаком по столу. На сахарнице подпрыгнула крышка и громко звякнула.
— Ой, извините, — стушевался Давид. — Ненавижу непрофессионализм и пренебрежение к делу, которым занимаешься! Да что я вас своими проблемами нагружаю.
— Что вы. Мне как раз интересно, — возразила Ирина, наливая чай в чашки. Ей с трудом удавалось прятать улыбку. Марлинский сидел такой смешной, взъерошенный! Глаза от возмущения горели, а тонкие длинные пальцы выигрывали на краю стола какой-то мудреный пассаж.
— Так обидно! Занимаешься. Готовишься. Вкладываешь всю душу, а этим плевать. Пришел, отбарабанил положенное количество времени, и домой! Я чуть ли не на коленях стою. Давайте еще этот эпизод повторим! А мне в ответ: рабочий день кончился! В таком случае выкладывайтесь во время рабочего дня, а не зевайте! Так знаете, что мне ответил концертмейстер альтов? — Марлинский захлебнулся от возмущения. — Мол, вы, Давид Максимович, за каждый концерт получаете деньги, а мы — копейки! Паразит чертов! Я этот концерт вообще бесплатно играю! Говорил же мне мой импресарио: «Зачем соглашаешься?» Правильно говорил! Но на Родине-то надо играть! И Настю лишний раз увидеть хочется!
Он показал на часы.
— Кстати, о Насте. Что же с Москвой сделали! Не проехать! Вертолет ей, бедолаге, что ли, купить? С каждым моим приездом — в московской жизни новые сюрпризы.
— Капитализируемся, — включилась в его страстный монолог Ирина.
Вот, вот. — Он скорбно покачал головой. — Я многие места вообще не узнаю. Ландшафт меняется столь стремительно, что не поспеваю за переменами. Красивые улочки исчезли. Вместо них какой-то новострой, и преимущественно чудовищный! Помесь рококо с дворцом графа Дракулы!
Ирина хихикнула:
— Наше отечество всегда было сильно своими перегибами. То сплошные блоки и панели, то, как теперь, завитушки да башенки.
— Что хуже, честно сказать, не знаю.
— Зато сталинские высотки уже превратились в классику и стиль, — продолжала Ирина. — Люди из других стран приезжают полюбоваться. Представляете? А мы еще недавно плевались и называли это уродством.
— Ну положим, панельными домами вряд ли будут любоваться, — повел головой Марлинский! — У сталинских домов и впрямь свой стиль. Некая имперская величественность. А эти — вообще, коробки для хранения народопоселения.
— Браво, маэстро, — оценила меткую фразу Ирина. — Ну а за то, что сейчас понастроили, не волнуйтесь особо. Оно в историю не войдет, не успеет. Развалится. Там ведь сплошное недовложение строительных ингредиентов. Да и строят их гастарбайтеры, которым не платят. Соответственно, им на качество наплевать.
