– Я никогда не считал, что у тебя проблема с алкоголем, – искренне заявил я. Но было очевидно, что ее это беспокоит.
– Просто я следую нескольким правилам, вот и все, – объяснила она. – Не начинаю пить, пока окончательно не проснусь утром. Если мы собираемся вечером где-нибудь выпить, то сначала нужно смазать желудок и добавить несколько порций джина с тоником. Все в таком роде.
Это была новая Габриэль. Такая же остроумная и энергичная, какой я ее впервые встретил, но теперь она больше размышляла о жизни. Я заново влюбился в нее.
Но иногда она все-таки вела себя странно.
Однажды мы стояли на балконе, Габриэль держала Эми на руках и вдруг произнесла небрежным тоном:
– Вряд ли стоит их заводить, верно?
– Что?
– Жизнь слишком тяжела. Сложности в отношениях, карьера, деньги, попытки стать счастливой. Из-за нас ребенок появляется на свет, чтобы пройти через все это.
– Можно придушить малышку, чтобы она не мучилась, – сказал я в шутку.
– Точно, – мрачно произнесла она.
Конечно, любой мог вести такой легкомысленный разговор. Но после того, что мы пережили, я был чувствителен к любому намеку на помешательство.
Хотя, если честно, в то время в Габриэль не было ничего странного.
Даже моя мать вела себя хорошо. Мы втроем решили, что она вернется в Англию, продаст свой дом и переедет в квартиру по соседству с нами.
Готовясь к этому, мы посмотрели несколько квартир. Они были явно дешевле, чем та, которую собиралась продать Джанси, и этот факт уже был для нее стимулом, чтобы поторопиться.
Через четыре недели Джанси вернулась в Англию, или, точнее, Габриэль отвезла ее в аэропорт, пока я был на работе.
Могу утверждать, что мы провели шесть счастливых недель.
Как-то вечером мы весело обсуждали хороший сон Эми. Обычно мы ее кормили в девять вечера и после этого могли не беспокоиться почти до шести утра. Мы укладывали ее в кроватку и были предоставлены сами себе.
Мы знали, что нам очень-очень повезло. Мы слышали множество историй о четырехлетних, которые нормально не спали ни одной ночи, и понимали, что в шесть месяцев у ребенка могут начаться ужасные колики, но пока мы униженно благодарили судьбу. Все шло хорошо.
Помню, в ту ночь мы говорили об этом.
И помню, как я пошел спать.
Той ночью было тихо. Никаких мопедов или скейтбордов, никаких мышей на чердаке.
Возможно, хлопнула дверь машины, но, вероятно, это кто-то из местных вернулся домой, чтобы поспать свои заслуженные два часа; потом я ненадолго проснулся, когда Габриэль вернулась из туалета или откуда-то еще.
Если у вас маленький ребенок и он никого не будит, вы спите крепко, потому что очень устали. Бессонница – непозволительная роскошь для молодого родителя.
Первое, что я запомнил тем утром, была Габриэль: она просунула голову в дверь нашей спальни. Я еще не мог очнуться от сна.
– Где Эми? – спросила она. Говоря это, она улыбалась.
– Не имею понятия, – ответил я. – Она не в кроватке?
Я повернулся в постели. В комнате было слишком светло.
Габриэль исчезла, а через минуту снова появилась.
– Я не могу найти Эми, – сообщила она.
Я выпрыгнул из кровати и побежал в детскую. Не знаю, что я ожидал увидеть. Кроватка была пуста.
Глава 32
До этого Габриэль была очень оживлена, а теперь окаменела. Я оглядел комнату, стараясь определить, что еще пропало. Наверное, одеяло. Я не был вполне уверен.
– Ее переносная колыбель. Похожая на корзинку, – сказал я. – Разве она не должна быть здесь?
– Думаю, да, – ответила Габи. – Я не уверена. Может, мы оставили ее внизу.
– Давай обыщем дом, – предложил я.
Мы знали, что ребенок не может ходить или ползать, и помнили, что не переносили ее, но все же обыскали дом.
Я постарался восстановить события предыдущего вечера.
Мы поели. Где была Эми? Мы забыли ее в машине? Мы вернулись из поездки и забыли ее? Я мгновенно отбросил этот вариант. Габриэль уложила ее. Когда мы болтали на кухне, Габриэль держала Эми на руках. Она сказала:
– Я устала, надеюсь, Эми тоже утомилась, потому что я хочу ее уложить.
– Надеюсь, будем спать как убитые, – пошутил я.
Не помню, чтобы я говорил Эми спокойной ночи. Возможно, я ее поцеловал, прежде чем они покинули комнату. Я уверен, что хотел это сделать, но точно не помню.
Я проверил все комнаты наверху. Даже заглядывал под кровати. Мне пришло на ум, что один из нас мог ходить во сне. Возможно, ребенок ночью заплакал и один из нас встал, а потом ничего не помнил. Она могла оказаться внизу на диване или в другом месте.
Я уже проверил гостиную и кухню.
Ничего.
Габриэль металась из стороны в сторону.
– Нужно позвонить, – сказала она.
– Что?
– Мы теряем время. Нужно звонить в полицию.
У меня возникла нелепая идея, что мы зря побеспокоим полицию и что нам бы лучше этого не делать.
– Я проверю машину, – предложил я.
– Тогда я звоню в полицию, – заявила она. – Но я плохо говорю по-испански.
– Да. Ты права. Я сам все сделаю, – согласился я. – Кому лучше позвонить?
– О, ради бога! – взвизгнула она.
– Я серьезно, – настаивал я. – Есть местная полиция, ее номер ноль девять два, есть национальная полиция, ее номер ноль девять один, еще существует гражданская гвардия для сельской местности, а мы, кажется, к ней и относимся, их телефон ноль шесть два.
– Замолчи, немедленно замолчи, придурок! – кричала она. – Ты просто ничтожество! Дай мне долбанный телефон! Какой первый номер ты назвал?
– Лучше остановимся на гражданской гвардии. Думаю, они нас не знают. Ноль шесть два.
– Значит, ноль шесть два. Ты ни на что не годен! – Она вернула мне телефон. – Ладно, я все равно не смогу объясниться по-испански, – выдохнула она.
Вскоре полицейская машина подъехала к нашему дому.
Двое появившихся мужчин были на взводе. На самом деле я позвонил не по тому телефону, но к делу мгновенно подключилось нужное подразделение. Один из приехавших был вылитый Шарль Азнавур, и это сбивало с толку; у обоих были переносные рации, которые беспрерывно потрескивали, и это неимоверно обнадеживало. Такие люди должны справиться с работой.
– Я сразу должен вас заверить, что мы привыкли иметь дело с похищениями, – произнес похожий на Азнавура. – Каждые две недели происходит одно похищение. Обычно нам удается вернуть ребенка. ЭТА не хочет настраивать против себя общественность.
