Книга Низкий голос любви, страница 3. Автор книги Жоан-Фредерик Эль Гедж

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Низкий голос любви»

Cтраница 3

Его окружило благоухающее облако – мимо идет кладбищенский работник, неся огромный венок, словно танцовщик балета прима-балерину. На ленте, приколотой по диагонали, – слова: «Станиславу Дорати. Оркестр». Артур идет следом – он не видит лица букетоносца, но слышит, как он о чем-то спрашивает распорядителя похорон. Тот подошел к нему с видом, подобающим случаю, чинно сложив руки на высоте гульфика. Из-за прямоугольных стекол очков тускло поблескивают желтоватые глаза.

– Это куда отнести? Это для Дорати, певца.

– Дорати? Аллея двадцать один.

– Двадцать один! Далеко же забрался этот тенор.

– А почему ты не вошел через улицу Пти-Рюиссо? Так было бы короче.

– А тот вход открыт?

– Еще бы – Жорж вечно забывает его закрыть. По ночам кто угодно может войти. Вообще-то Дорати был не тенор, а контртенор.

– А в чем разница?

– Тенор – это мужчина. Контртенор – мужчина, который подделывается под женский голос.

– Не по мне это.

Человек с венком удаляется, венчики гладиолусов пляшут у него над головой. Под чугунным небом Артур идет по дорожке между двумя рядами склепов. Воздух с садистской регулярностью прорезает звук пилы Артур сворачивает. Он знает эти аллеи наизусть, он ходил по ним с детства. Здесь он похоронил отца. Сейчас он навестит его могилу. Прогремел гром. Капли впитались в цемент крестов. Артур укрылся под липой. Капли щелкают по листьям. Люди, идущие к месту погребения, тихо переговариваются. Гравий скрипит под подошвами. Шаги, тихие голоса, шорох одежды наполняют влажный воздух кладбища звуковым туманом, столь же неопределенным, как граница между живыми и мертвыми; пленка жизни, готовая разорваться при любом неверном шаге. Летуаль видит, как они приближаются. Люди в трауре обступают поставленный на штатив микрофон. Не выходя из своего убежища, Артур оказывается в середине группы молодых людей в костюмах, с набриолиненными волосами и скрипичными чехлами в руках. Он отходит от них, возвращаясь в ряды приглашенных. Под его подошвами оглушительно шуршит цемент. Женщина с накрашенными губами, в повязанном на шею платке, уже запятнанном круглыми каплями дождя, склонилась к нему, щекоча дыханием ухо.

– Я знаю вас, Летуаль. Это вы прооперировали Дорати. Вы вернули ему голос. А теперь он умер.

– Да. Мне трудно в это поверить.

Дождь прекратился, среди облаков прорезались кусочки ярко-голубого неба. От одетого в траурный костюм распорядителя церемонии ни на шаг не отходит лайка с ледяными глазами. Он приглашает к микрофону мать усопшего. Шестидесятитрехлетняя мать обращается к сыну, которому суждено навсегда остаться сорокашестилетним. Крупная капля, упавшая с каштана, разбилась о пластиковый пакет, которым она прикрыла волосы.

– Опять родители хоронят детей. Это неправильно, милый сыночек… Ты больше не позвонишь мне, как звонил всегда по утрам в семь тридцать, чтобы мой день был солнечным. В семь тридцать, каждое утро! А теперь кто проводит меня до конца пути? Прощай, мальчик мой дорогой. До скорого свидания.

Пожилая женщина отходит от микрофона. Слово берет ведущий церемонии: «Друзья мои, Станислав Дорати пожелал, в свою очередь, сказать нам несколько слов». Он подходит к постаменту, покрытому тканью, на краю свежевырытой могилы, и сдергивает ткань. Лицо усопшего. Это не посмертная маска. Веки не сомкнуты, глазные орбиты не пусты. Два стеклянных глаза с цветными ирисами смотрят на застывшую толпу. Люди прижимаются друг к другу, некоторые сдерживают рыдания. Распорядитель нажимает на клавишу С еле слышным щелчком включается громкоговоритель: «Это я, друзья мои. Я знаю, что вы здесь. А я тоже здесь, но как бы и не здесь. Я в своей любимой позе: я лежу. Мне эта поза всегда нравилась. В ней я испытывал удовольствие, чувствовал себя защищенным – эта поза не знает себе равных. Сейчас светло? Темно? Впрочем, теперь мне это не важно. Я возвращаюсь к земле. Я вращаюсь с ней. Земля прижимается к коже – что бы я ощутил, если бы не был мертв? Я больше не чувствую голода, холода, жажды. Я ничем больше не владею, я свободен. Но дело не в том, что я ничего не чувствую. Это другое. Мне на все наплевать. Да это просто праздник Ничто тебя не держит, нет больше запретов. Отдых. Полное расслабление. В этом мне всегда было отказано при жизни. И еще два слова, прежде чем умолкнуть навсегда. Мама, ты родила меня на свет, ты дала мне голос. Спасибо. Доктор Летуаль, вы возвратили мне его. Спасибо».

В тишине люди оборачиваются, вопросительно переглядываются.

– Доктор Летуаль? Кто это такой?

– Я его знаю, но не вижу здесь.

– Он здесь, я заметил.

– Тихо!

Голос Станислава Дорати устремился к небу. В волнующейся толпе лишь Артур и мать покойного, с лицом, застывшим под пластиковым пакетом, сохраняют неподвижность и молчание.


Дайте мне умереть.

Что вам от меня надо?

Утешать меня?

Сейчас говорит моя тревога, моя боль.

Да, говорит мой рот, но немое сердце.

Дайте мне умереть.

Ведущий немым движением руки приглашает собравшихся к скорбному молчанию. Колонна людей в трауре продвигается к прямоугольной открытой ране, которая зияет в земле и которой сейчас предстоит закрыться. Во исполнение желания усопшего каждый по очереди бросает что-нибудь в могилу: эбеновый портсигар, бутылочку коньяка, мобильник (включенный), солнечные очки, японскую фарфоровую чашку и лакированные палочки для еды, метроном. Убежавший от родителей ребенок поскальзывается на краю ямы и съезжает вниз, прямо на венок Из подношений умершему он выхватывает метроном, сдвигает с места маятник, который начинает отбивать ритм, хватает сотовый за антенну и барабанит по деревянной крышке гроба щебеча: «Алё, алё!»

Процессия все идет. Слышен тихий диалог:

– А Клер не пришла?

– Да нет, она здесь; это вроде бы она принесла скульптуру, то есть маску, вон там, у края могилы.

– Разве она не муляж туда бросила? А голос у нее все такой же низкий?

– Все ниже и ниже, насколько я знаю.

– И она ничего не делает, чтобы его исправить?

– Когда-нибудь она к этому придет.

На другом конце вереницы людей мраморщик и резчик по камню, опустив глаза, с серьезным видом внимают ведущему церемонии, который распекает их вполголоса. «Господа, произошло недоразумение. Вы внесли в счет 176 букв, но мы насчитали только 134. Вы посчитали слишком много слов. Что касается текста, еще раз напоминаю: нам нужно только самое главное – имя, дата рождения, дата смерти и следующая фраза: "Он пел свою жизнь. Он спел свою смерть". И точка. Ну так сколько это будет стоить?»

Дождь прошел. Пригревает солнце, вода испаряется с каменных плит. На расстоянии нескольких шагов стоящая под тисом женщина в серой замше наблюдает за сценой глазами цвета серой озерной воды. На кончиках ее ресниц дрожит слеза. Слеза готова упасть и затеряться, впитавшись в землю. Но сероглазая женщина подносит к щеке шейный платок желтого шелка, и он выпивает каплю горя. Мокрая земля источает терпкий запах, от нее поднимаются ниточки пара. Если бы усопшие покуривали вечную сигару, она искала бы взглядом ее красный огонек, успокаивающий путеводный фонарик, и он, петляя меж склепов, показал бы дорогу, по которой она могла бы прийти к мертвым, чтобы с ними побеседовать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация