Сообразив, что ее убежище обнаружено, Сабина, кряхтя,
поднялась на ноги.
— Никто не прячется, — сказала она. Губы у нее
были малиновыми, щеки раскраснелись. — Это всего лишь я. На улице холодно,
я вернулась обратно и вот.., заколку уронила.
Огромные пожарные в полном обмундировании протопали по
коридору в глубь помещения — выполняли свой профессиональный долг. Им нужно
было убедиться, что возгорание ликвидировано, и, возможно, составить акт по
этому поводу. Все и всегда составляют какие-то акты, даже если выполняют самую
срочную и опасную работу.
Заметив, что Максим правой рукой держит левую и баюкает ее,
она мгновенно насторожилась:
— Господи, что случилось? Ты поранился?
«Разумеется, они уже на „ты“, — раздраженно подумал
Тверитинов. — Ну и ладно. В конце концов, она работает на меня. Я могу
загрузить ее работой так, чтобы у нее не оставалось ни времени, ни сил бегать
на свидания. Кроме того, через пару недель я увезу ее за границу. Так что Максу
ничего не обломится».
— Обжегся, — ответил его кузен, страдальчески
морщась. — Схватил какую-то железяку, а она жутко нагрелась.
— Нужно оказать тебе первую помощь! —
забеспокоилась Сабина. — Здесь есть аптечка?
Эмма Грушина, которая все это время пыталась привести в
порядок одежду, засыпанную хлопьями пепла, подняла голову и с откровенной
неприязнью ответила:
— Я уже оказала. Максим Петрович, давайте я сяду за
руль. Вряд ли вы сможете вести машину.
— Нет-нет, я справлюсь, — резко ответил
тот. — Поезжайте домой, Эмма.
Грушина бросила на Сабину убийственный взгляд. Ее тяжелый
подбородок дрожал от едва сдерживаемых чувств.
«Мымра, — подумала Сабина. — Если бы могла, она бы
меня пристукнула без всяких угрызений совести». На секунду она представила на
месте Максима Колодника Диму Буриманова. И себя на месте Эммы. Она без памяти
влюблена в Буриманова, а какая-то там.., двоюродная сестра, молодая и
бессердечная, беззастенчиво с ним флиртует. Ей стало жалко бедную Грушину, и
она сказала ей в спину:
— Спокойной ночи, Эмма.
— Спокойной ночи, — ответила та, не оборачиваясь.
И пробормотала:
— Если вы действительно отправляетесь спать.
Она попрощалась со всеми остальными и вышла, громко хлопнув
дверью. Скорее всего, ненамеренно.
Больше всех ее слова не понравились Тверитинову. Он достал
из кармана платок. На щеке у него чернела сажа, но он, разумеется, ее не видел
и изо всех сил тер ладони. В самом деле: эти двое приехали на «Фольксвагене»
Макса, на нем, выходит, и уедут. Вести машину Макс не может, значит, ее поведет
Сабина. Она довезет кузена до квартиры, а как будет добираться до дома сама?
Что, если Макс предложит ей остаться?
— Где ваша машина? — вслух спросил Тверитинов,
резко обернувшись к Сабине.
— Возле вашего дома, — покладисто ответила та.
Ему не нравилось, как она выглядит: блуждающая улыбка, глаза
с поволокой… Вероятно, рассчитывает на продолжение свидания. Разве могло прийти
ему в голову, что всему виной полный желудок? Сабина наелась, и ей было хорошо.
— Мы что, все так здесь и бросим? — спросил Максим,
осторожно опуская поврежденную руку вниз. Стало заметно, что она аккуратно
перевязана бинтом. — Наверное, нужно вызвать уборщиков…
— Не волнуйся, Роман Валерьянович уже едет, —
насмешливо ответил Тверитинов.
Почти в тот же миг входная дверь распахнулась во всю ширь и
стукнулась о стену. На пороге возник коренастый мужчина в лыжной куртке,
накинутой поверх сильно поношенного спортивного костюма. На ногах у него были
расшнурованные ботинки, круглые глаза горели фанатичным блеском. Он выглядел
лет на сорок пять, однако уже имел лысый череп. Только над ушами остались
островки пуха, торчавшие в стороны и делавшие его похожим на филина. Тяжелые
черты лица, белесые ресницы и мощный подбородок могли бы придать ему
устрашающий вид, если бы не нос картошкой. Вероятно, этот нос был задуман
специально для того, чтобы сигнализировать всякому, с каким милягой он имеет
дело.
— Новые кресла сгорели?! — крикнул лысый таким
ужасным голосом, что Сабина невольно отшатнулась.
— Это наш завхоз. Роман Валерьянович Попков, — вполголоса
сказал Максим, приблизившись к ней и предоставив Тверитинову самому давать
объяснения. — Бывший военный. Служил в пехоте. До сих пор любит отдавать
приказания и составлять рапорты. К женщинам относится уважительно.
— О, дама! — воскликнул тем временем завхоз,
заметив Сабину. — Вы случайно не пострадали? Нужно было в первую очередь
вывести дам на улицу, — укорил он Тверитинова.
Тот в ответ неопределенно хмыкнул. Потом махнул рукой и
представил:
— Это моя новая помощница Сабина Брусницына.
— Очень рад, я здешний завхоз Роман
Валерьянович, — шаркнул ногой тот. — Для вас — просто Роман.
Тверитинов похлопал его по плечу и сказал:
— Что ж, вручаем тебе бразды правления. Сейчас подъедет
милиция, будут разбираться, что произошло.
— Да, блин, совершенно ясно, что здесь
произошло! — раздался громкий и наглый голос, заставивший Сабину
развернуться на сто восемьдесят градусов.
Позади них стоял не кто иной, как Боря Чагин, бригадир.
Жидкая рыжая челка в беспорядке, пегая щетина выглядит неопрятно. И как ему только
удается быть «первым парнем на деревне»? Впрочем, для того чтобы играть
женскими чувствами, достаточно иметь сильный характер и быть уверенным в
собственной неотразимости.
Возможно, это именно ОН запирается время от времени в
кафельной комнате, надевает респиратор и хирургические перчатки, берет в руки
пинцет и раскрывает «дипломат»… Что у него в «дипломате»?!
«Пахло чем-то отвратительным. Паленой тухлятиной…»
— Какой-то козел разбил окно на первом этаже, залез
внутрь, вломился в мой кабинет и поджег корзину с мусором. Причем поставил ее
на стол, скотина…
— Это твоя версия, — осадил его Тверитинов. —
И с какой стати залезли именно в твой кабинет? Хотелось бы мне знать.
— Да потому, — напористо ответил тот, — что
мой кабинет самый ближний к выходу. Мелкое хулиганье… Наверняка молодой
безмозглый говнюк! И он ведь сюда не воровать пришел, а выкобениваться!
Его гневная тирада звучала весьма убедительно. Можно было
принять эту версию, если бы не его глазки. Круглые зеленые глазки Чагина
тревожно бегали по сторонам, и Сабина неожиданно подумала, что он знает, кто
забрался в его кабинет и зачем. Уж точно не для того, чтобы сжечь корзинку с
бумагами. Она удивилась собственной проницательности, кашлянула и неожиданно
для всех спросила:
— У вас лично ничего не пропало?
Чагин повернулся к ней и посмотрел так, будто только что
заметил. В тот же миг медленная улыбка раздвинула его губы, обнажив краешек
белых зубов — крепких, как у собаки. Он приготовился отпустить какое-то
замечание — вероятно, не слишком приятное, — но споткнулся о тяжелый
взгляд Тверитинова и неловко сказал:
