Экзотическая терраса, где на перекладинах расселись тропические попугаи, постепенно погрузилась в темноту. За столиками, где мерцали зажженные керосиновые лампы, слышались приглушенные разговоры и смех. Звон саговников-цикад в ночи заглушил бы даже симфонический оркестр. Большая яркая луна, выплыв из-за тучи, осветила океанскую гладь, мерцающий песок прибрежного пляжа и неясный силуэт потухшего вулкана Ваиалеале. Ветке и Стиву показалось, что они очутились вдали от цивилизации, в затерянном мире.
— Энджел, как я благодарен тебе за то, что три года назад ты не послала меня к черту вместе со всеми лошадьми!
Поцелуй пришлось прервать. Под столиком завозился Барб, он ткнулся холодным носом в Веткину ногу: сколько можно сидеть и вздыхать? Пора домой!
— Господи, никакой романтики с тобой, Барб!
А в это время в Швейцарских Альпах бушевал снежный буран. Горное шале оказалось отрезано от долины снежным завалом. Электричество было отключено, все коммуникации с белым светом осуществлялись по телефону. В холле небольшого отеля собрались почти все жильцы и обслуживающий персонал.
— Мими, иди сюда. Смотри, как разгорелся огонь в камине! — крикнула Роза, но Мишель даже ухом не повела. Она понуро сидела в кресле среди таких же скучающих по воле и снегу детей.
Вот уже вторые сутки выходить наружу было запрещено. В соседней гостинице пропали трое туристов, они не вернулись с утренней лыжной прогулки. Все молили Бога об их спасении и надеялись, что им удалось найти убежище в горах, чтобы переждать непогоду. Поисковая группа вернулась ни с чем. И неудивительно. Порывы ветра сотрясали плотно закрытые ставни, в окна, выходившие на террасу, можно было увидеть, как в горах вздымаются белые волны, будто разверзлась морская пучина; не верилось, что можно положить конец разбушевавшейся стихии. И было такое чувство, что на всей земле уцелело только это горное шале, с горсткой притихших людей, слушающих вой ветра, да белый смерч, взвихривший долину.
Роза передернула плечами от озноба, ей захотелось подняться наверх в номер, забраться с головой под одеяло и ни о чем не думать. Она сходила с ума! Паскаль застрял в соседней деревне, куда он отправился еще накануне, чтобы взять машину напрокат. Они с Мими остались один на один. К этому испытанию Роза не была готова. Но делать нечего, ребенок не виноват, что взрослые играют в свои игры, более изощренные, чем «дочки-матери». Она опять посмотрела на притихшую, грустную девочку: как же она похожа на отца! Роза приняла решение — как там говорится, если гора не идет к Магомету, то…
Она подошла к креслу, где Мими свернулась клубочком, опустив голову на сложенные руки.
— Мими, девочка моя! — Ее голос дрогнул.
Мишель недоверчиво подняла лицо. «Господи, она совсем еще ребенок», — подумала Роза и неожиданно для себя протянула руку и прикоснулась к плечу девочки:
— Мими, я люблю тебя!
Мишель отвернулась и заплакала. Роза подсела к ней, прижала ее к себе и вдруг поняла, что сказанное ею чистая правда.
— Девочка моя глупая! Ты же папина дочь, а я пану люблю, и тебя тоже! — Она говорила ей ласковые слова, целовала.
Мими, уткнувшись ей в грудь, сквозь слезы спросила:
— А можно я перееду к вам с папой? — И опять залилась слезами. А потом, еще крепче прижавшись к Розе, тихо прошептала: — Мама выходит замуж.
Паскаль, усталый и невыспавшийся, вернулся в шале утром. За ночь навалило столько снега, что пришлось тащиться за специальным бульдозером, который прокладывал дорогу. Электроснабжение было восстановлено, сугробы разгребли. Низкое зимнее солнце как ни в чем не бывало сияло на ярко-синем небе. Воспоминания о снежной буре казались фантазией голливудского режиссера.
Он поднялся и тихонько (было семь утра) вошел в номер и глазам своим не поверил — картина называлась «Штиль после бури». Роза и Мими, крепко обнявшись, спали сном праведников. Мишель улыбалась чему-то во сне.
Паскаль, продрогший в дороге, сбросил куртку и, не раздеваясь, кинулся к ним в кровать:
— Девочки мои, как я устал и замерз!
Девочки со сна завизжали:
— Какой ты холодный! Ой-ой, и к тому же небритый!
Узкая горная дорога вилась серпантином вокруг горы Ваиалеале. Было раннее утро, ночной туман еще не растворился в лучах восходящего солнца. Привычно огибая знакомые виражи и горные выступы, Стив слушал утренние новости и улыбался своим мыслям. А мысли были очень далеки от восхищения природными красотами. Он восхищался другому, странному горделивому ощущению, переполнявшему его: он будет отцом!
— Да, да, да!
Машина заскрежетала, и Стив резко затормозил у скального выступа, повернув, он сбросил скорость: еще не хватало разбить машину! Эхо камнепада постепенно затихло. Петляющая узкая горная дорога не позволяла расслабиться, опасность таилась на каждом вираже! Но Стив вновь мысленно вернулся к утренним событиям.
Ветка сообщила ему новость за завтраком. Так буднично и спокойно, будто это будет по крайней мере пятый ребенок. Наливая кофе, она, между делом, словно речь шла о погоде, сказала:
— Дорогой, хотела тебе сказать, у нас будет ребенок!
Стив, отхлебнув горячего кофе, недоверчиво посмотрел на нее.
— Какой ребенок? — спросил он.
Ветка, погладив живот, многозначительно улыбнулась. До Стива наконец дошло, он глупо заморгал и поперхнулся:
— Мальчик или девочка?
Ветка засмеялась:
— Еще не знаю, срок всего четыре недели! Я было не поверила, но тест на беременность был положительным, а вчерашний визит к врачу подтвердил, что это правда.
Ошарашенный Стив молчал. Он не знал, что надо говорить в таких случаях. Он был совершенно не готов к переменам в их жизни. Нет, конечно, он мечтал о ребенке, но где-то в отдаленном будущем, когда-нибудь, поживем-увидим…
И теперь он вдруг испугался. Чего, он сам не знал.
Ветка деловито убирала со стола, в глазах у нее мелькали лукавые искорки:
— Представляешь, а если будет двойня? Девочки! У нас по отцовской линии были сестры-близняшки, тетя Клава и тетя Галя!
Стив обескураженно улыбался. Стоит ли говорить, что он предпочел бы мальчиков. Вдруг, окончательно осознав, что случилось, он подошел к стоявшей у плиты жене и крепко прижал ее к себе:
— Энджел, я знаю, что будет мальчик. Мой сын!
Ирка выкладывала вещи из сумок и чемоданов. Их небольшое семейство только что вернулось из Москвы.
— Господи, всегда одно и то же! Сколько раз зарекалась не покупать столько барахла!
Она свалила в кучу на ковре сверкающие лаком разноцветные матрешки (для Ванечкиной кузины), яркие павлово-посадские платки (один соседке, другой детскому врачу), деревянные ложки (неплохо будут выглядеть в кухне), тяжелые альбомы по искусству (в Голландии они стоили целое состояние).
