Прежде всего, он не должен обвинять. Если он станет обвинять, Йокичи будут отрицать, и это будет концом даже того шаткого положения, которое он у них занимает: пациент, клиент.
Вместо того чтобы звонить Марияне, ему бы лучше написать еще одно письмо, на этот раз подавив лабильность, очень тщательно подбирая слова, хладнокровно и разумно освещая ситуацию в отношении нее, в отношении Драго, в отношении пропавшей фотографии. Но кто же в наши дни пишет письма? И кто их читает? Прочитала ли Марияна его первое письмо? Получила ли его вообще? Она и виду не подала.
У него всплывает воспоминание: поездка в детстве в Париж, в галерею Лафайет. Он наблюдал, как листочки бумаги сворачиваются в cartouches
[26]
и переправляются из одного отдела в другой по пневматическим трубам. Когда в трубе открывалась крышка, то, как ему помнится, из нутра аппарата доносился приглушенный рев воздуха. Исчезнувшая система связи. Что с ними произошло, с этими серебристыми cartouches? Вероятно, они исчезли, уступив дорогу управляемым ракетам.
Но, быть может, у хорватов всё иначе. Возможно, на их старой родине все еще существуют тетушки и бабушки, пишущие письма родным, которых судьба забросила в Канаду, в Бразилию, в Австралию, и они наклеивают на письма марки и бросают их в почтовый ящик: Иванка получила первый приз в классе за декламацию, пестрая корова отелилась; как у вас дела, когда мы вас снова увидим? Так что, возможно, Йокичи не удивятся, если обратиться к ним по почте.
«Дорогой Мирослав, – пишет он, – я попытался внести разлад в Ваш дом, так что, несомненно, Вы считаете, что я должен заткнуться и принять любое наказание, посланное мне богами. Ну что же, я не заткнусь. Исчезла редкая фотография, принадлежащая мне, и мне бы хотелось ее вернуть. (Позвольте мне добавить, что Драго не удастся ее продать, она слишком известна в определенных кругах.) Если Вы не знаете, о чем я говорю, спросите своего сына, спросите жену.
Но я пишу не поэтому. Я пишу, чтобы сделать предложение.
Вы подозреваете, что у меня есть планы относительно Вашей жены. Вы правы. Но не делайте поспешных выводов насчет того, каковы эти планы.
Я предлагаю не просто деньги. Я также предлагаю определенные вещи, которые нельзя пощупать, человеческие отношения, и прежде всего любовь. Если не в беседе с Вами, то в разговоре с Марияной я употребил выражение „крестный отец". Но, может быть, я не произнес это, а лишь подумал. Мое предложение заключается в следующем. В обмен на значительную ссуду на неопределенный срок, которая пойдет на образование Драго и, возможно, остальных Ваших детей, можете ли Вы найти место у Вас в доме, у Вашего очага, в Вашем сердце для крестного отца?
Я не знаю, существует ли у вас в католической Хорватии такое понятие, как крестный отец. Возможно, да – возможно, нет. Книги, к которым я обратился, не дают ответа. Но Вам, наверное, знакомо это понятие. Крестный отец – это мужчина, который стоит рядом с отцом у купели во время крещения, благословляя младенца, мужчина, который клянется помогать ему всю жизнь. Как священник при ритуале крещения олицетворяет Сына и заступника, а отец, конечно. Отца, так же крестный отец – олицетворение Святого Духа. По крайней мере я представляю себе это именно так. Бесплотная фигура, духовная, за пределами злобы и желания.
Вы живете в Мунно-Пара, в отдалении от города. В моем нынешнем состоянии не так-то легко наносить визиты. И тем не менее откроете ли Вы для меня свой дом? Мне ничего не нужно взамен, ничего осязаемого, за исключением разве что ключа от черного хода. Конечно же у меня и в мыслях нет отобрать у Вас жену и детей. Я прошу лишь позволить мне быть рядом, когда Вы заняты где-нибудь в другом месте, и от всего сердца излить благословения на Вашу семью.
Драго теперь нетрудно понять, какое место в Вашем доме я стремлюсь занять. Младшим детям это будет понять труднее. Если Вы решите пока что ничего им не говорить, я приму это.
Знаю, что когда Вы начали читать это письмо, то не ожидали подобного предложения. Я вкратце рассказал моей знакомой, что произошло у меня в квартире – об исчезновении фотографии из моей коллекции и так далее, – и она предложила, чтобы я обратился в полицию. Но у меня ничего подобного и в мыслях нет. Я просто пользуюсь этим неприятным инцидентом как поводом написать это письмо и открыть свое сердце. (Кроме того, часто ли нам нынче выпадает шанс написать письмо?)
Не знаю, как Вы относитесь к письмам. Поскольку Вы родом из более старой и во многих отношениях лучшей страны, возможно, Вам не покажется нелепой мысль написать мне ответ. С другой стороны, если Вам не по душе писать письма, всегда можно позвонить по телефону (8332-1445). Или Марияна может доставить мне весточку. Или Драго. (Я не поворачиваюсь спиной к Драго, отнюдь – так ему и скажите.) Или Бланка. В конце концов, всегда можно прибегнуть к молчанию. Молчание может быть преисполнено значения. Сейчас я собираюсь запечатать конверт, наклеить марку и, прежде чем передумаю, отправиться к ближайшему почтовому ящику. Обычно я склонен передумать, я все время меняю свои решения, но сейчас эта черта мне ненавистна.
Искренне Ваш Пол Реймент».
Глава 28
– Вы не думаете, что вам следовало бы показаться доктору? – спрашивает он Костелло. Она качает головой.
– Это пустяки, всего лишь простуда. Пройдет.
Это совсем не похоже на простуду. У нее кашель, причем влажный и такой сильный, словно легкие пытаются исторгнуть массу мокроты, которая скопилась глубоко в бронхах.
– Наверное, вы подхватили это под кустом, – замечает он.
Она отвечает ему недоуменным взглядом.
– Разве вы не сказали, что спите под кустом в парке?
– Ах, да!
– Я бы порекомендовал эвкалиптовое масло, – говорит он. – Ложечку эвкалиптового масла на кастрюлю кипящей воды. Нужно вдыхать пар. Творит чудеса!
– Эвкалиптовое масло! – восклицает она. – Я сто лет не слышала об эвкалиптовом масле. В наши дни люди пользуются ингаляторами. У меня в сумке есть такой. Совершенно бесполезен. Моей панацеей был «Бальзам монаха», но теперь я не могу найти его в аптеках.
– Его можно купить в загородных аптеках. Можно купить и в Аделаиде.
– В самом деле? Как говорят наши американские друзья, это клево.
Он достанет для нее эвкалиптовое масло. Вскипятит кастрюлю воды. Он даже пороется в своей аптечке – а вдруг у него там есть «Бальзам монаха». Ей стоит лишь попросить. Но она не просит.
Они сидят на балконе за бутылкой вина. Темно, дует сильный ветер. Если она действительно больна, ей бы лучше уйти с балкона в комнату. Но она не скрывает своего отвращения к этой квартире. «Ваше баварское похоронное бюро» – так назвала она его квартиру вчера. И вообще он ей не нянька.
– Ни слова от Драго? Никаких новостей от Йокичей? – осведомляется она.
– Ни слова. Я написал письмо, которое еще нужно отправить.
