— Вы говорили, что арестовали кого-то.
— Двоих. Взяли по наводке. Нашли целый дом, набитый краденым. Телевизоры, видео, холодильники — все что хотите.
— Где сейчас эти люди?
— Выпущены под залог.
— Не разумнее ли было, прежде чем их отпускать, позвонить мне, чтобы я их опознал? Вы выпустили их под залог, и теперь они просто-напросто исчезнут. Вы же это знаете.
Натянутое молчание.
Они останавливаются перед белой «короллой».
— Это не моя машина, — говорит он. — У моей кейптаунский номер, который значится в деле, — он тыкает пальцем в номер, напечатанный на взятом из папки листке, — С А 507644.
— Номер они новый напыляют. Или ставят другой. А ваш — еще на какую-нибудь машину.
— Пусть так, но эта машина не моя. Вы можете ее открыть?
Детектив открывает машину. Внутри пахнет влажными газетами и жареной курицей.
— У меня не было акустической системы, — говорит он. — Машина не моя. Вы уверены, что где-нибудь здесь, на стоянке, нет моей машины?
Они повторно обходят стоянку. Его машины здесь нет. Эстерхьюз чешет в затылке.
— Я разберусь, в чем тут дело, — говорит он. — Должно быть, какая-то путаница. Оставьте мне ваш номер, я перезвоню.
Люси сидит, закрыв глаза, за рулем комби. Он стукает в стекло, Люси отпирает дверцу.
— Ошибка, — говорит он, забираясь в машину — «Короллу» они нашли, да только не мою.
— А мужчин ты видел?
— Мужчин?
— Ты сказал, арестованы двое мужчин.
— Их уже выпустили под залог. Так или иначе, машина не моя, стало быть, те, кого арестовали, моей машины не крали.
Долгое молчание.
— По-твоему, одно из другого следует логически? — спрашивает Люси.
Она включает двигатель, резко выворачивает руль.
— Не знал, что ты так жаждешь их поимки, — говорит он. Он слышит в своем голосе раздражение, но не может справиться с ним. — Если их схватят, будет суд и все, что из него проистекает. Тебе придется давать показания. Ты к этому готова?
Люси глушит двигатель. Лицо у нее замершее, она борется со слезами.
— Как бы там ни было, их уже и след простыл. Нашим друзьям вовсе не улыбается, чтобы их поймали, и уж тем более чтобы их поймала полиция штата, в котором они живут. Так что забудем об этом.
Он пытается взять себя в руки. Он становится придирой, занудой, но ничего не может с этим поделать.
— Люси, тебе самое время на что-то решиться. Либо ты продолжаешь жить в доме, полном отвратительных воспоминаний, и растравлять себе душу мыслями о происшедшем, либо оставляешь этот эпизод в прошлом и начинаешь с чистой страницы где-нибудь в другом месте. Такова альтернатива, какой я ее вижу. Я знаю, ты предпочла бы остаться здесь, но не стоит ли тебе хотя бы обдумать иную возможность? Разве мы не способны обсудить ее как разумные люди?
Люси качает головой.
— Я больше не могу разговаривать, Дэвид, просто не могу, — отвечает она, тихо, торопливо, словно боясь, что слова иссякнут. — Я знаю, я выражаюсь путано. Если бы только я могла все объяснить. Но я не могу. Не могу из-за того, кто ты и кто я. Прости. Мне жаль, что так получилось с твоей машиной. Жаль, что тебя ожидало разочарование.
Люси опускает голову на руки; плечи ее вздрагивают — она дает волю слезам.
Его вновь омывает волна чувств: апатии, безразличия, но также и легкости, как будто он выеден изнутри и от сердца его осталась только прохудившаяся оболочка. Как, думает он, может человек в таком состоянии найти слова, найти музыку, которая воскресит мертвых?
Женщина в шлепанцах и драной одежде, сидящая на тротуаре ярдах в пяти от них, пронизывает их злобным взглядом. Словно оберегая Люси, он кладет руку ей на плечо. «Моя дочь, — думает он, — любимая дочь. Которую мне выпало направлять и наставлять. Которая в скором времени станет направлять меня».
Способна ли она учуять его мысли?
Вести машину приходится ему. На полпути к дому Люси, к его удивлению, сама заговаривает с ним.
— Все выглядело таким личным, — говорит она. — Делалось с такой личной ненавистью. Вот что ошеломило меня больше всего. Остального можно было... ожидать. Но почему они меня так ненавидели? Я и не встречала их никогда.
Он ждет продолжения, но продолжения не следует, пока.
— Это история говорила через них, — произносит он наконец. — История зла. Постарайся так думать об этом, если это способно помочь. Их чувства могли показаться личными, но такими не были. Наследие предков, не более того.
— От этого не легче. Потрясение попросту не желает никуда уходить. Я имею в виду — потрясение от того, что тебя ненавидят. В тот самый миг.
«В тот самый миг». Говорит ли она о том, о чем он думает, что она говорит?
— Ты все еще боишься? — спрашивает он.
— Да.
— Боишься, что они вернутся?
— Да.
— И думаешь, что, если ты не выдвинешь против них обвинение, они не вернутся? Ты в этом себя уверила?
— Нет.
— Тогда что?
Она молчит.
— Люси, все так просто. Закрой псарню. Немедля. Запри дом, заплати за его охрану Петрасу. Передохни полгода, год, пока дела в стране не пойдут на лад. Поезжай за море. В Голландию. Я дам денег. А когда вернешься, ты сможешь трезво оценить свое положение и все начать сначала.
— Если я уеду сейчас, Дэвид, я не вернусь. Спасибо за предложение, но оно не годится. Ты не можешь предложить ничего такого, чего сама я не обдумывала бы по сто раз.
— Тогда что ты намерена делать?
— Не знаю. Но какое бы решение я ни приняла, я хочу принять его сама, без понукания. Есть вещи, которых ты просто не понимаешь.
— Чего я не понимаю?
— Для начала — ты не понимаешь того, что произошло со мной в тот день. Тебя заклинило на моем благополучии, я благодарна тебе за это, ты думаешь, что все понял, но на самом-то деле — нет. Потому что понять ты не можешь.
Он тормозит, съезжает на обочину.
— Нет, — говорит Люси, — не здесь. Это плохое место, тут слишком опасно останавливаться.
Он набирает скорость.
— Напротив, — говорит он, — я понимаю все слишком хорошо. Я произнесу сейчас слово, которого мы до сих пор избегали. Тебя изнасиловали. Несколько раз. Трое мужчин.
— И?
— Ты боялась за свою жизнь. Боялась, что, попользовавшись тобой, они тебя убьют. Избавятся от тебя. Потому что ты ничего для них не значила.
— И? — голос ее обращается в шепот.
