На протяжении пяти лет Виолету перевозили из одного борделя в другой. Она жила в Буэнос-Айресе, не зная, каков из себя город: в ее каморке всегда горела электрическая лампочка, чтобы она не могла отличать день от ночи. Ее щуплое тельце привлекало несчетное количество извращенных клиентов, которые считали ее еще не созревшей и путали ее отвращение с неопытностью. В конце лета 1920 года на Виолету обрушилась жестокая лихорадка, приковавшая ее к постели на несколько месяцев. Она легко могла умереть, если бы один каменщик, тоже поляк, которому Виолета доверила историю своих бедствий, не использовал свои посещения для того, чтобы втайне приносить больной пузырьки с глюкозой и жаропонижающие таблетки. Два месяца спустя, когда бедняжка только-только пошла на поправку, одна из товарок по несчастью шепнула Виолете, что ее снова выставляют на торги. Это была ужасная новость, поскольку тело девушки пришло в негодность от болезней и каждодневного употребления, а в Чако, где оканчивали свою жизнь такие же страдалицы, как и она, приходилось работать до тех пор, пока не лопались сфинктеры.
За пять с половиной лет своей муки Виолете удалось, сентаво по сентаво, скопить кое-какую сумму из чаевых. У нее было двести пятьдесят песо — пятая часть того, что за нее заплатили на первом аукционе, а поскольку теперь она ничего не стоила, у Виолеты появился шанс самой себя приобрести. Это было невозможно, так как женщин продавали только людям определенной профессии. Совсем отчаявшись, девушка спросила у каменщика, не может ли кто-нибудь из его знакомых прикинуться сутенером. Такое дело требовало большой отваги. Поиски отняли немало времени, но в конце концов один циркач взялся исполнить эту роль. Он выдал себя за итальянца, упомянул несуществующий бордель на острове Илья-Гранде архипелага Чилоэ и завершил сделку меньше чем в полчаса. Еще неделю спустя Виолета обрела свободу.
На грузовых поездах она добралась до северо-восточных районов Аргентины. Виолета останавливалась на несколько месяцев в каком-нибудь богом забытом поселке, работала служанкой или продавщицей в магазине, а когда начинала опасаться, что на ее след могут напасть, перекочевывала в другой поселок. За время своих странствий Виолета овладела грамотой и изучила католический катехизис. К концу третьей зимы она обосновалась в Катамарке. Там беглянка почувствовала себя в безопасности и приняла решение остаться. Она остановилась в лучшей гостинице города и за две недели потратила почти все свои сбережения. Двух недель оказалось достаточно, потому что за это время Виолета успела соблазнить управляющего гостиницей, а также казначея местного банка. Оба страшились гнева Божия и своих супруг, и Виолета смогла получить с них больше, чем они могли дать: один оплатил ей комнату в гостинице на все время, что она пожелает там провести; другой предоставил ей пару займов под низкий процент и познакомил с дамами из Общества апостольского служения, которые собирались каждую пятницу и молились по четкам. Твердо решившись любыми средствами вернуть себе счастье и уважение, которое она утратила, будучи бесправной шлюхой, Виолета раскрыла перед этими дамами свое сердце. Она поведала, что была рождена еврейкой, но с детских лет ее заветным желанием было принять свет Христа. Дамы убедили епископа окрестить девушку и сами присутствовали на церемонии в качестве крестных матерей.
Катамарка была городом, где глубоко почиталась Святая Дева, и Виолета воспользовалась своими связями, чтобы открыть лавку церковных реликвий, и стала продавать медальоны, освященные в Риме, образки с Богоматерью для школ, обетные приношения для чудом исцелившихся больных и полные отпущения грехов для умирающих. Пилигримы стекались в Катамарку из самых отдаленных краев, и этот нескончаемый поток превратил Виолету в очень богатую женщину. Она была щедра с Церковью, держала столовую для бедняков, а в первую пятницу каждого месяца отвозила игрушки в детскую больницу. Малый рост и худоба, приносившие ей столько страданий в публичных домах, в Катамарке были восприняты как знак особого отличия. Виолете неоднократно предлагали руку и сердце, и каждый раз она со всей деликатностью отказывала претендентам. Я обручена с Господом Нашим, отвечала Виолета, Ему я вручила свою непорочность. Это было правдой, по крайней мере отчасти: секс ее никогда не интересовал, а уж тем более после всего, что она испытала против своей воли. Она ненавидела кислый пот и грубую силу мужчин. Она ненавидела весь человеческий род. Иногда она даже ненавидела сама себя.
Так Виолета прожила сорок пять лет. С радостью, которой она ни с кем не могла поделиться, она читала в газетах, как валятся один за другим мафиози из клана Цви-Мигдаль — их выдала одна отважная проститутка, и Виолета отправила медальоны с Пресвятой Девой комиссару и судье, упрятавшим их за решетку.
Виолета ничего не знала о судьбах своих сестер, но предполагала, что все они погибли в каком-нибудь концентрационном лагере; она никогда не помышляла о там, чтобы вернуться в Лодзь, и даже не проявляла интереса к тем немногим фильмам о Холокосте, которые добрались до Катамарки. Единственным местом, по которому Виолета тосковала, был Буэнос-Айрес, который ей не дали увидеть.
Когда Виолете исполнилось семьдесят лет, она решила умереть как важная дама в том городе, где прежде была всего лишь рабыней. Во время одного из своих редких посещений столицы она приобрела земельный участок в квартале скотобоен, на проспекте Корралес. Богачка обратилась в прославленную архитекторскую контору с заказом выстроить на этом месте дом — такой же, как особняки, которым она завидовала в Лодзи своего детства, со столовой на четырнадцать персон, с гардеробом во всю стену спальни, с мраморной ванной, в которой не нужно было поджимать ноги, и с библиотекой со шкафами до потолка, набитыми книгами в дорогих переплетах, которые она отбирала по цвету корешков и по размерам. Когда дом был готов, Виолета перебралась в Буэнос-Айрес, ни с кем не попрощавшись.
Поскольку в своих прогулках по долинам Катамарки старушка пристрастилась к созерцанию созвездий, во всех комнатах своего нового дома она заказала потолки из прочного стекла, что заставило архитекторов проектировать здание трапециевидной формы со сложной системой водостоков, тончайшими водонепроницаемыми мембранами и электрическими датчиками, позволявшими в ясные дни раздвигать потолки и изолировать комнаты от света по утрам.
И все-таки самой роскошной причудой явилась мраморная платформа, воздвигнутая между столовой и залом для гостей и огороженная резной балюстрадой, на которой разместили астрономический телескоп и кресло, подогнанное под маленькое тело хозяйки, точно хороший костюм. На эту платформу Виолета поднималась в маленьком лифте, который приводился в движение установленным на крыше механизмом, замаскированным под арку в стиле Тюдор, выкрашенную в зеленый цвет.
В Буэнос-Айресе Виолета вернулась к религии своих предков. Вечерами по пятницам посещала синагогу, научилась читать на иврите и выправила себе ктубу, написанную по всем правилам каллиграфии, — это было подложное свидетельство о браке, заключенном пятьдесят лет назад. Виолета заключила документ в бронзовую раму с барельефами, изображавшими четыре времени года, и приказала повесить его на самом видном месте в столовой. Рядом с каждой дверью в доме она повесила золотую мезузу с именем Всемогущего и стихами из Второзакония.
