Услышав мой голос, он отшатнулся к стене и испустил крик ужаса.
— Марк?..
Моя рука задела выключатель.
И тут я увидел этого маленького, сутулого человечка, дрожавшего, как в лихорадке.
— Не подходите… Не подходите!
Мы оба застыли, ошарашенные вконец. Ему было, наверное, лет пятнадцать, не больше. Он выхватил нож с пружиной.
— Эй, не валяй дурака, малыш… Как тебя зовут?..
В его возрасте я соображал получше: всегда знал, куда стоит лезть, а куда нет… В общем, выбирал квартирки с умом. Ну чем ты здесь поживишься, недоумок сопливый?.. Мое самое ценное сокровище только что увели со двора… Пятнадцать лет. Неужто тебя соблазняет тюряга? Посидел бы ты в комнатах для свиданий, сразу бы просек, что к чему. Убери свой ножик. И возвращайся домой, может, там есть люди, которые тебя ждут. И, может, они совсем не такие плохие, как тебе кажется.
— А ну брось нож, черт тебя подери!
Я вовсе не хотел его пугать, я только протянул к нему руки. А он запаниковал. Я рухнул перед ним на колени, молча. Он кинулся бежать, натыкаясь на мебель. Я стиснул руки на животе, и они тут же стали липкими от крови. Недоумок сопливый… Я пополз к окну, из последних сил захлопнул его и снял трубку. А потом сам не знаю зачем погасил свет.
«Скорая» приехала сразу вслед за полицейскими. Один из них приказал мне лежать и не двигаться. Я хотел заговорить, но боль тут же стала вдвое сильнее.
— Молчите. Ничего, жить будете.
Меня уложили на носилки. По пути я схватил за руку одного из типов в мундире.
— Ее зовут… Сильви… Сильви Ролль… Она только что похитила нашего сына… Я сделал все, чтобы ей помешать… Даже адвокат был в курсе ее прихода… Она хотела отомстить, понимаете?.. Через несколько часов у нее самолет… На Каракас…
Он снова велел мне заткнуться, но его коллега вынул блокнот.
— Ролль, пишется через два «л»… Только не говорите ничего малышу… Пожалуйста…
Убедившись, что он все записал, я облегченно вздохнул. Они решили, что это вздох боли.
Я не мог допустить, чтобы ты уехал. И мы с тобой не пойдем к ней в тюрьму на свидание. Я люблю тебя, дурачок мой маленький.
НЕСГИБАЕМЫЙ
Как всегда, он отказывается пить что-либо, кроме томатного сока.
— Добавьте в него хотя бы каплю табаско!
Он решительно качает головой. Трудно определить, когда Максимилиан находится в дурном настроении. Мы знакомы больше двадцати лет, и за это время я видел на его лице улыбку всего два-три раза. Думаю, он никогда в жизни не смеялся.
Пьянчуга слева от меня косноязычно заказывает «еще одну пол-литровую». Неказистая девчонка зачарованно внимает речистому незнакомцу, который с развязной ухмылкой окучивает ее. Хозяин бара прижал к стенке двух юных панков: они решили свалить не заплатив. Парочка за столом в дальнем углу ожесточенно ссорится, перемежая ругань машинальными поцелуями.
— Только вы умеете находить подобные места, — замечает Макс. — Вульгарные во всех отношениях… Сборище человеческих пороков… Чего тут только не увидишь.
— По-моему, вы преувеличиваете. Это всего лишь скромное бистро, эдакий театрик повседневной жизни во время своего вечернего представления.
Он пожимает плечами.
— Ваша снисходительность меня не удивляет, вы всегда были и будете добрячком, который довольствуется малым. Но всмотритесь внимательнее, и вы поймете, что перед нами картина вселенского падения. Здесь и алкоголик, ставший рабом вина и спасающийся в пьяном угаре от реальной жизни. И нахрапистый самец, хвастун и враль, озабоченный только тем, как бы поймать в сети и подчинить себе эту несчастную, которая уже ни на что хорошее не надеется. И хозяин, гордый своим правом собственника, — этот из-за пары франков доставляет себе удовольствие проучить двух молодых кретинов, считающих своим главным и единственным делом чести потреблять, не заплатив. Я уж не говорю о той парочке, которая никак не найдет свое счастье между лучшим и худшим исходом.
Я не могу сдержать улыбку перед этой безжалостной характеристикой человечества. Вот он — Максимилиан в чистом виде. Я чувствую себя обязанным вступить с ним в полемику, как в старое доброе время, однако заранее знаю, что в этой игре он сильнее меня. Он вынимает «клинекс», чтобы протереть очки, а заодно высморкаться.
— Ладно, я готов признать, что сегодня вечером здесь собрались все типичные представители нашего злополучного мира, сомнительная смесь надежды и отчаяния. Но вы забыли о связующем элементе — о стремлении, которое глубоко сидит в каждом из нас: это стремление добиться хотя бы чего-то малого. Ибо человек довольствуется малым потому, что большее и лучшее в данный момент ему недоступно. Бесполезно читать мораль этим двум панкам или запрещать этому пьянчуге дуть пиво. Бесполезно толкать эту парочку к разводу, а бабнику и его добыче мешать прожить завтрашний день в одиночестве. Или, например, национализировать это кафе, отобрав его у хозяина. Но кто знает, может быть, завтра…
Максимилиан прерывает мою речь хихиканьем. Я чувствую, что меня ждет горькая отповедь.
— А вы очень изменились, Жорж… Сильно изменились.
Это правда, я сильно изменился с той славной поры.
Мне вспоминаются баррикады и наша дружба, которой нынче исполнилось двадцать пять лет (господи, как время бежит!). Я мечтал о мечтателях у власти, а он запрещал запрещать. Он умел говорить, я умел сражаться. Он разводил теории, я добивался соглашений. Он эстетствовал, я читал проповеди хозяевам шикарных ресторанов, предварительно набив себе брюхо. Он хранил революцию в сердце, а я в горсти. Он призывал, с высоты своих идеалов, рубить головы, а я тешил себя, разбивая некоторые из них. Между нами уже тогда возникли разногласия, но наша мечта свергнуть существующий порядок превосходила все остальное.
А сегодня…
Сегодня я все еще обращаюсь к нему на «вы»: в этом пункте Максимилиан всегда был непреклонен.
— Мой бедный Жорж, я выражусь иначе: на самом деле вы нисколько не изменились. Все так же любите хвататься за соломинку и прибегать к компромиссам. А ведь вам хорошо известно, что я использую компромиссы только для компрометации. За все прошедшие годы мне так и не удалось определить, кто из нас двоих больше любит человечество. Вполне вероятно, что это именно вы, с вашими расчетами, вашим всепрощением, вашими подходцами.
— А может быть, как раз наоборот. У вас хватает сил оставаться цельной личностью.
Несгибаемым. Я всегда завидовал вашей чистоте помыслов, всегда надеялся, что они принесут реальные плоды…
Он сглотнул с таким трудом, словно у него болело горло. Его худоба и серый цвет лица говорят о том, что он полностью презрел заботу о материальной стороне жизни. Пятнистая кожа придает его взгляду дополнительную едкость. Подумать только: в те времена девчонкам это нравилось…
