— Вот тут у меня направление. Я Павел Капустин, меня
прислали к вам, — сказал он, протягивая лист бумаги своему именитому
собеседнику. Тот взял бумагу, нахмурился, потом улыбнулся. Он был высокого
роста, красивый, ладно скроенный. Такие открытые лица обычно нравятся женщинам
и вызывают симпатию у мужчин. Его имя гремело не только в Москве, а лицо было
родным и знакомым миллионам людей, живущих на всем пространстве бывшей огромной
страны, куда транслировались передачи их канала. Журналиста звали Алексей
Миронов, и был он известен всем, как Леша Миронов, хотя ему было уже почти
сорок лет.
— Чего же ты не сказал, что новичок? — улыбнулся Миронов. —
Я когда впервые на телевидение попал, вообще как очумелый ходил две недели.
— Я не видел, что у вас идет съемка, — пробормотал Капустин.
— Внимательнее нужно быть. В армии был?
— Да, два года, как положено. В Афганистане служил.
— Чего же тебя там внимательности не научили? — засмеялся
Миронов. — Сколько тебе лет?
— Двадцать семь.
— Солидно. А где работал до телевидения?
— Где придется, — пожал плечами Капустин, — вообще-то я
работал оператором на киностудии. Но там уже два года ничего не снимают. Вот я
и решил к вам податься.
— Правильно решил. Кино они еще сто лет там снимать не
будут, а у нас здесь живая работа. Подожди, подожди, — вдруг вспомнил Миронов,
— документальный фильм о штурме Грозного с Арпухиным ты делал?
— Ну я, — кивнул Капустин.
— Классная работа, — уважительно сказал Миронов. — Ты ведь
свой фильм под пулями снимал. Очень классная. Так ты и есть тот самый Павел
Капустин? Ну, брат, ты же человек опытный, две войны прошел, а здесь съемки не
заметил. Ладно, ничего страшного. Тебя Арпухин очень хвалил, вот мы и решили
тебя попробовать.
Капустин молчал.
— Давай, я подпишу твои бумажки, и иди в отдел кадров
оформляйся, — решительно сказал Миронов. — Такие операторы, как ты, нам очень
нужны.
Он размашисто подписал бумагу, протянул ее новичку. Капустин
взял бумагу и уже собрался выйти, как Миронов окликнул его:
— Павел, за «идиота» я извиняюсь. Я ведь не знал, что ты
новичок.
— Ничего, — пробормотал Капустин, — я просто ошибся.
Он вышел из комнаты, столкнувшись в дверях с невысоким человеком
неопределенной внешности и возраста.
— Зарезали! — закричал человечек истошным голосом. — Без
ножа зарезали! — Павел уже закрывал дверь, когда услышал строгий голос
Миронова:
— Опять не получилось?
— Переставляют программы, — ответил ворвавшийся в комнату. —
Я ведь говорю, что зарезали. Они всегда… — Дальше Павел уже не слышал. Он
привык к хаосу съемочного процесса и сумбуру во время работы. Но, похоже, на
телевидении все это усиливалось стократно и было неотъемлемой частью самого
процесса творчества.
— А я ему говорю, что он ничего в этом не понимает, — гневно
сказала прошедшая мимо Павла маленькая женщина лет шестидесяти. Она обернулась
на Павла, внимательно посмотрела на него, потом еще раз обратилась к своему
собеседнику и, топнув ножкой, повторила:
— Ничегошеньки он не понимает, — и пошла дальше, не обращая
внимания на реакцию собеседника. Тот был очень высокого роста, под два метра,
немного сутулый, как и все очень высокие люди. Он слушал, наклонив голову, и,
когда женщина отошла от него, тихонько вздохнул и направился в другую сторону.
Павел решил не выяснять у него, где именно находится отдел кадров, понимая, что
в таком состоянии человека лучше не тревожить.
Оформление на работу оказалось не столь простой процедурой,
как ему представлялось. Пришлось потратить полдня, обегав еще несколько
кабинетов и собрав подписи неизвестных ему главных и генеральных директоров.
Только к четырем часам дня он наконец услышал от сухой жесткой женщины в отделе
кадров, что может считать себя принятым. Женщине было лет сорок, не больше, но
она почему-то смотрела на него как на своего личного врага и разговаривала, не
открывая рта, словно экономила воздух, предпочитая говорить сквозь зубы.
Впрочем, и к другим посетителям она обращалась точно так же, и данное обстоятельство
как-то успокоило Павла.
В половине пятого он почувствовал, что проголодался.
Спустившись вниз, в буфет, он увидел сидевших за столом Алексея Миронова, ту
самую актрису Свету, с которой тот беседовал, и еще двух неизвестных ему
мужчин. Один, с большой, густой бородой, словно собирался исполнять роль
боярина средневековой Руси. Правда, на роль его могли не утвердить из-за
большого семитского носа и хитрых, маленьких прищуренных глаз. Второй,
напротив, был чисто выбрит. При этом он умудрился выбрить не только лицо, но и
всю голову, блестевшую, как идеально выточенный круглый шар.
— Павел, иди сюда! — закричал Алексей, увидев Капустина. И
когда тот подошел, он показал на новичка, представляя его: — Павел Капустин,
гениальный оператор и смелый человек, несмотря на свой молодой возраст. Он
снимал фильм о чеченской войне. Тот самый фильм, о котором я тебе говорил,
Аркадий. — Бородатый Аркадий кивнул головой, протягивая свою огромную ладонь.
Остальные просто кивнули, и Павел сел рядом с Аркадием.
— Знакомься, — кивнул Миронов на свою компанию. — Это
Аркадий, человек неопределенных занятий, философ и писатель. Любимое место на
стуле в пресс-клубе, где-нибудь в задних рядах, чтобы подавать неслышные
звукооператорам реплики. Это наша Светочка. Я думаю, ее представлять не нужно.
Ее и так знают все мужчины нашей страны, которые сходят с ума из-за ее фигуры.
Светлана довольно улыбнулась, но никак не прокомментировала
эту фразу.
— А это Сергей Монастырев, самый главный критик на
телевидении, — показал на обритого парня Миронов, — он очень строгий и
принципиальный человек. Но легко поддается на уговоры. Если ты хочешь с ним
дружить, то можешь поставить ему банку пива с воблой, и он твой друг навсегда.
Все расхохотались. Любовь Монастырева к пиву была предметом
постоянных шуток. Монастырев однажды на спор выпил двадцать две кружки пива и с
тех пор считался признанным чемпионом по этому виду «соревнований».
— Сегодня я угощаю, — пробормотал Павел, — у меня первый
рабочий день.
— Твой первый рабочий день будет только завтра, — весело
возразил Миронов, — и не будь дураком. Твоей зарплаты с трудом хватит на то,
чтобы прокормить только тебя в этом буфете. Если ты еще будешь угощать и
других, то вылетишь в трубу через несколько дней. Здесь сейчас цены не
профсоюзные, а коммерческие.
— Учту, — буркнул покрасневший Капустин.
— Хорошо, что ты пришел, Павел, — продолжал Миронов, —
теперь мы с тобой будем работать в одной упряжке.
