Аркадий замолчал, отвернулся. Достал пачку сигарет, вытащил
одну, потом не торопясь вытащил коробок, чиркнул спичкой, закурил. И только
затем сказал:
— Я ведь вам объяснил, у меня дети. И, кроме меня, их некому
кормить.
— А я вам пообещал, что, кроме меня, никто не узнает имя
человека, которого вы подозреваете в совершении этого преступления, — продолжал
напирать Дронго. — У Миронова тоже остался ребенок от первого брака. И вдова,
которая тоже, кажется, ваша хорошая знакомая.
Глинштейн продолжал курить, мрачно размышляя. Дронго явно
задел его за самое больное место, и он теперь мучился, не зная, что делать.
— Скажите мне имя, и я сразу уйду, — вдруг предложил Дронго,
— никто и никогда не узнает, от кого я узнал имя. Мне нужно знать его имя.
Человека, которого подозреваете лично вы.
— Для чего? — горько спросил Аркадий. — Хотите поиграть в
Дон Кихота? У вас ничего не получится. Если я не ошибаюсь, то за спиной этого
человека стоят очень мощные силы.
— Неужели вы думаете, что я настолько наивен? — спросил
Дронго. — И если бы за моей спиной не было бы не менее мощных сил, я рискнул бы
ввязаться в такую драку? Вы ведь сами говорили о крысоловах. Может, драка идет
уже давно, и я тоже представитель крысоловов, которые хотят победить в тесном
пространстве металлического ящика, который все называют телевизором. Вам такая
мысль не приходила в голову? Посмотрите на меня внимательно, Глинштейн, может,
и меня тоже нужно кому-то бояться?
Аркадий ошеломленно взглянул на сидевшего перед ним
человека. И увидел холодный жесткий взгляд убийцы. Он не мог ошибиться. Сидящий
перед ним человек действительно был крысоловом. И возможно, более страшным, чем
тот, кого он боялся.
— Я напишу его имя на салфетке, — оглянулся по сторонам
Аркадий, — а вы вернете мне салфетку, как только прочтете имя. Сразу.
— Хорошо, — кивнул Дронго.
Аркадий достал ручку, вздохнул и быстро написал фамилию,
закрывая салфетку пополам и протягивая ее Дронго. Тот раскрыл, прочел фамилию и
протянул салфетку обратно своему собеседнику.
— Спасибо, — сказал, поднимаясь, Дронго. — За обед я
заплачу. Можете спокойно доедать наши устрицы. До свидания.
И он вышел из ресторана, оставив на столике деньги.
Ошеломленный Аркадий засунул салфетку к себе в карман и больше не притронулся к
жирным устрицам, действительно мастерски приготовленным поваром итальянского
ресторана «Бельфиори».
Глава 14
В офис компании они приехали к вечеру. Все еще находились на
своих рабочих местах, когда Александр Юрьевич стремительно прошел к себе в
кабинет в сопровождении своего начальника службы безопасности. Испуганная Зина
не успела даже понять, что произошло, когда оба прошли в кабинет. Через минуту
оттуда раздался грозный голос Александра Юрьевича:
— Пригласи ко мне Кирилла Головкина.
Вызвав к себе начальника отдела развития, президент компании
распорядился, чтобы из здания никого не выпускали. Охрана перекрыла вход,
опуская стальные жалюзи и закрывая входные двери. В этот момент к зданию
подъехал Павел Капустин, и он был последним, кого охрана впустила в здание.
Ничего не понимающий Капустин вошел в здание, не догадываясь, отчего вокруг
суетятся вооруженные охранники, закрывшие двери, и всюду раздается испуганный
шепот сотрудников.
«Может, опять покушение?» — тревожно подумал Павел.
В кабинет Александра Юрьевича позвонила Женя. Она была
встревожена долгим отсутствием Хозяина. После неудачного покушения на него она
беспокоилась всякий раз, когда он исчезал надолго. Позвонив ему по прямому
телефону, она взволнованно спросила:
— Где ты пропадал столько времени?
— Это неважно, — ответил Александр Юрьевич, — я поговорю с
тобой позже. До свидания.
Он положил трубку, в нетерпении постучав пальцами по
столику. В его апартаментах переодевался в новый костюм Константин Гаврилович,
уже успевший приказать принести из его кабинета парадный костюм, который он
надевал в случае приезда важных гостей.
— К вам Головкин, — доложила Зина.
— Пусть войдет, — разрешил Хозяин.
Константин Гаврилович переложил пистолет в правый боковой
карман и прошел к двери, чтобы усесться на один из стульев. В кабинет вошел
молодой, энергичный Головкин. Он, как всегда, улыбался. Это был очень
предприимчивый тридцатилетний экономист, которому покровительствовал сам
президент компании. Головкин делал головокружительную карьеру, став к тридцати
годам начальником отдела одной из самых мощных компаний страны. Он уже успел защитить
кандидатскую диссертацию и теперь заканчивал докторскую, над которой работал по
вечерам. Александр Юрьевич по-настоящему хорошо относился к своему выдвиженцу и
поэтому особенно болезненно переживал его предательство.
Головкин был одет в строгий костюм от Ботани. У него еще не
было таких денег, чтобы носить наряды от Версаче или Кристиана Диора. Поэтому
он предпочитал костюмы добротного покроя и стиля от средней американской фирмы.
Он вошел в кабинет и, улыбаясь, прошел к большому столу президента, сел
напротив него.
— Добрый вечер, Александр Юрьевич, — сказал он, — вы меня
вызывали?
— Вызывал, — отрывисто бросил Хозяин. — Ты сколько у нас
работаешь, не считал?
— Уже четыре года, — улыбнулся Головкин, — а почему вы спрашиваете?
— Четыре года, — повторил Александр Юрьевич, — значит, целых
четыре года. И все это время я не мог разглядеть, какой человек у нас работает.
Головкин все еще считал, что его вызвали, как обычно — для
того, чтобы похвалить. Он даже не подозревал, зачем именно его сюда позвали.
Может, решили повысить, мелькнула у него мысль.
— Я всегда ценил ваше ко мне отношение, — подчеркнуто
любезно сказал он.
— Не всегда, — вдруг сказал Хозяин, — не всегда.
Сзади послышалось чье-то ворчание, и Головкин, все еще
ничего не понимая, оглянулся, с испугом увидев сидевшего у входа Константина
Гавриловича. И внезапно по его лицу все понял. Он затрясся всем телом, по лицу
пошли красные пятна.
— Сука, — гневно сказал Александр Юрьевич, брезгливо глядя
на него, — продал меня, сука.
Головкин еще раз оглянулся и увидел, что Константин
Гаврилович поднялся со своего места. Этого он уже не выдержал. Он упал на
колени.
— Простите, — заплакал он, — простите меня. Я не хотел… Я не
мог… Я не хотел… Меня заставили…
— Кто заставил? — быстро спросил Константин Гаврилович,
поняв, что надо воспользоваться этой ситуацией.
— Они, они заставили, — плакал Головкин, размазывая слезы по
лицу.
