— Не может быть, — выдохнул Павел, — не может быть…
Он продолжал что-то бормотать, соседка испуганно заглянула в
комнату. Она хотела что-то добавить, но когда он повернулся и она увидела его
лицо, то внезапно поняла, что ей лучше молча удалиться. Что она и сделала.
Павел продолжал стоять перед телевизором, слушая подробности о смерти Миронова.
Через два дня были похороны. Павел стоял в огромной толпе
журналистов, пришедших отдать последний долг убитому коллеге. Выступали
потрясенные преступлением друзья погибшего, уже была сформирована специальная
группа для расследования убийства, в нее вошли сотрудники прокуратуры, ФСБ и
МВД. Во всех газетах были опубликованы некрологи и репортажи. Казалось, что
преступление будет раскрыто через неделю, через две, через месяц, через два,
через год…
Глава 2
В этот раз ему прислали новое издание трудов Теодора
Моммзена. Кроме фантастики, которая помогала развитию воображения, он любил
читать все, что относилось к эпохе Римской империи, поражаясь, сколь точно
повторяются перипетии распада мировых империй в разные времена. И теперь он
наслаждался, листая «Историю Рима», когда раздался телефонный звонок.
— Добрый вечер, — раздалось в трубке. Он узнал знакомый
голос Владимира Владимировича.
— Кажется, опять по мою душу, — пошутил он.
— Ты, как всегда, прав. Впрочем, ты ведь знаешь, я не
беспокою тебя по пустякам.
Владимир Владимирович был бывшим сотрудником советской
разведки, давно вышедшим на пенсию. Он выполнял в Москве негласную роль
связного Дронго, проверял информацию, передавал просьбы заказчиков, которых в
последние годы становилось все больше и больше.
— Что-нибудь случилось?
— Пока нет. Но некоторые люди хотели бы встретиться с тобой.
И обговорить кое-какие моменты интересующих их вопросов.
— Это достойные люди?
— Весьма. Они достаточно интересные и достаточно
влиятельные. Ты меня понимаешь?
Когда Владимир Владимирович говорил так, к его словам стоило
прислушиваться. Больше двадцати лет он был нелегалом ПГУ, а теперь работал в
музее новой службы внешней разведки России. Как шутили знакомые — в качестве
живого экспоната.
— Вы хотите, чтобы я прилетел в Москву? — уточнил Дронго.
— По-моему, ты сам этого хочешь, — резонно заметил его
собеседник.
— Когда?
— Чем быстрее, тем лучше. Думаю, если ты не поторопишься,
они попытаются сами выйти на тебя.
— Серьезные люди, — пробормотал Дронго, — хорошо, Владимир
Владимирович. Завтра прилечу в Москву. Можете назначить встречу на послезавтра.
— Ты еще не взял билет, — ворчливо заметил старик.
— Ну, с этим проблем не будет, — засмеялся Дронго.
На следующий день он вылетел в Москву. Он давно уже
попеременно жил в двух городах, разделяя свое существование между столицами
двух государств, некогда объединенных единой страной. Самолеты, которые он
ненавидел, стали неотъемлемой частью его жизни, и он уже привык подавлять
смятение при посадке в авиалайнеры.
Москва встретила его дождем и холодом. Весна в этом году
явно запаздывала, и в апреле на улицах города было все еще слякотно и
промозгло. Приехав домой, он принял душ, поставил чайник и лишь после этого
позвонил Владимиру Владимировичу.
— Я уже в Москве.
— Оперативно, — похвалил его старик. — Ты можешь заскочить
ко мне прямо сейчас?
— Мы ведь договаривались на завтра.
— Будет лучше, если ты приедешь прямо сейчас, — настаивал
Владимир Владимирович, и Дронго устало согласился.
— Сейчас приеду. Но я даже не успел чаю попить.
— Это поправимо, — хмыкнул Владимир Владимирович.
Через полчаса он уже сидел в уютной квартире Владимира
Владимировича, наслаждаясь горячим чаем, приготовленным для него стариком.
— Как ты долетел?
— Это дань вежливости, или вы так начинаете разговор?
— Мне интересно, как ты проходишь государственную границу, —
невозмутимо ответил Владимир Владимирович. — Твоя личность достаточно известна,
и я думаю, что пограничники обязаны знать тебя в лицо.
— Во всяком случае, по числу переездов я рекордсмен. Провожу
в воздухе больше времени, чем на земле, — признался Дронго, — хотя ненавижу
самолеты. Но, по-моему, они платят мне той же монетой. Хотя бы один раз в месяц
что-нибудь да случается. Я уже устал бояться.
— Это не самое страшное, что может быть в жизни, —
философски заметил Владимир Владимирович. — При твоем образе жизни подобные
вещи почти обязательны.
— Зачем вы меня позвали? — спросил Дронго. — Неужели только
для того, чтобы узнать, как я прохожу пограничный контроль?
— Нет, конечно, — улыбнулся Владимир Владимирович, — с тобой
хочет встретиться новый заместитель директора ФСБ.
— Если они предлагают мне работу, то я откажусь. Вы же
знаете мои принципы.
— Они хотят предложить тебе самостоятельное расследование.
— По-моему, у них уже восстановили следственное управление.
Есть целый штат высококвалифицированных следователей, которые могут провести
любое расследование. Вам не кажется, что мне лучше не связываться с подобной
организацией?
Вместо ответа Владимир Владимирович положил несколько газет
на стол.
— Просмотри, пока я ужин разогрею, — пробормотал он, выходя
на кухню.
Дронго с интересом развернул газеты, обратив внимание на
даты. Два года назад. Читать старые газеты было по-своему занимательно и
поучительно. Словно из будущего попадаешь в прошлое, но уже более мудрым, более
умным. Он сразу обратил внимание на громкие заголовки центральных газет.
Множество материалов, посвященных убийству известного московского
тележурналиста Алексея Миронова. Преступление вызвало целый шквал публикаций на
страницах центральных газет. Была создана специальная комиссия по расследованию
обстоятельств убийства. Два года назад…
Он отложил газеты. За это время следствие не продвинулось ни
на шаг. Несмотря на все усилия, предпринимаемые прокуратурой, ФСБ и милицией,
так и не удалось установить, кто именно и почему оказался заинтересованным в
смерти Алексея Миронова. И хотя расследование формально не было завершено,
юридически оно «повисло», считаясь почти «тухлым» и наверняка не перспективным.
Владимир Владимирович принес две тарелки с разогретыми
домашними котлетами, которые привозила ему его дочь. Он жил один, жена умерла
много лет назад, во время его очередного пребывания за рубежом, а он так
никогда и не смог простить себе, что не сумел приехать на ее похороны.
