Второй, бывший боксер, вскочил, собираясь вмешаться и как-то
защитить своих товарищей, но Дронго с размаха ударил его ногой, отбрасывая к
стульям. Боксер с грохотом упал на них, все еще ничего не соображая. Алик лежал
на полу и стонал от боли.
Третий, самый шкодливый и смазливый из всех, прятавший
глаза, когда Дронго допрашивал Алика, попытался вскочить и броситься к двери,
но Дронго схватил его за ворот рубашки.
— Она сама, — закричал тот, — она сама хотела этого! Она
меня даже обнимала.
Но Дронго уже молотил его по лицу. Тот даже не пытался
сопротивляться. Он только прятал голову, чтобы огромные кулаки Дронго не
наносили столь сокрушительных ударов, от которых лопалась кожа и на лице
избиваемого, и на костяшках пальцев самого Дронго.
Ворвавшиеся через несколько секунд сотрудники ФСБ тщетно
пытались вырвать у него из рук несчастного парня. Но им ничего не удавалось
сделать. В это мгновение Дронго напоминал бешеный самосвал, потерявший
управление и мчавшийся с горы, набирая скорость, и остановить его невозможно никакими
силами.
Он молотил подонка, что-то рычал, словно взбесившийся зверь.
Несколько человек с трудом оттаскивали его к стене, но он снова и снова
вырывался, продолжая дико кричать. На руках у него повисло по нескольку
человек, из коридора вбегали все новые и новые люди, привлеченные сюда дикими
криками и шумом драки. Около приемной уже толпились десятки людей, не
понимавших, что происходит. А он продолжал рваться к подонкам, словно вымещая
на них все накопившееся раздражение и всю ненависть.
Наконец парней увели из кабинета. У двоих лица были разбиты
в кровь. Они так ничего и не поняли, когда на них надели наручники и увели.
Дверь закрылась, и в кабинете остались только два человека.
Разъяренный и тяжело дышавший Дронго со съехавшим набок
галстуком, вылезшей из брюк рубашкой и порванным пиджаком. Он мотал головой,
все еще пытаясь прийти в себя, потом начал искать носовой платок, нигде его не
находя. И наконец вспомнил, что использовал его, когда завязывал рот
секретарши. Он вытер пот ладонью, стряхивая влагу.
А еще в комнате была Елена Суслова, молча сидевшая на одном
из стульев и строго глядевшая на Дронго. Увидев, что он так и не нашел носового
платка, она вытащили из сумочки свой, протянула его Дронго. Он посмотрел на
нее, молча взял платок, вытер лоб и только потом пробурчал:
— Спасибо.
И, помолчав немного, добавил:
— Извини меня. Кажется, я сорвался.
— И часто у тебя бывают такие срывы? — спросила Суслова.
— Нет, нечасто. Хотя в последнее время иногда случаются. Не
могу я больше, — зло сказал он, — вся эта мразь, дрянь, сволочь. У них ведь нет
ничего святого. Ну должны вы убить женщину, ну проболталась она по-глупому, но
разве вам мало, что вы ее жизни лишаете. Нет, им еще нужно помучить ее,
поиздеваться, изнасиловать. Они еще хотят от этого удовольствие получить,
сукины дети.
— У тебя серьезные проблемы с психикой, — тихо сказала она,
— тебе нужно бросать свою работу, Дронго. Так больше нельзя.
— Знаю, — он начал заправлять рубашку в брюки, поправил
галстук, — все знаю.
— Просто ты слишком много и слишком часто сталкивался с
такими типами, — убежденно продолжала она, — поэтому ты и срываешься. Но тебе
нужно научиться держать себя в руках.
— У меня не всегда получается, — честно признался он.
— Надо попытаться, — твердо сказала она, — иначе ты попадешь
к психиатрам.
— Ладно, — поморщился он, — до этого еще далеко.
— Я знаю, что говорю, — со значением сказала она, и он
внимательно посмотрел на нее. Потом тихо сказал:
— Извини. Кажется, я действительно схожу с ума. Просто
считаю себя виноватым. Я слишком торопился. Мне нужно было остаться там и
убедить ее никому не звонить. Я ушел, и она позвонила этому подонку Роману.
Откуда мне было знать, что он ее бывший любовник. Он ее так и представил своим
парням, сказав, что она его бывшая…
— Я все слышала.
— Иногда я думаю, что мне действительно нужно бросать эту
работу к чертовой матери. А иногда понимаю, что без нее уже не могу жить.
— Тебе нужно уехать куда-нибудь отсюда, — убежденно сказала
она, — навсегда уехать. Если сумеешь распутать это дело до конца, возьми свой
гонорар и уезжай отсюда. И никогда больше сюда не возвращайся. Да и без
гонорара ты можешь уехать. У тебя ведь наверняка есть деньги. Найди где-нибудь
себе остров. Где-нибудь в Тихом океане. И девушку себе найди, молодую и
красивую. И никогда больше сюда не приезжай. Иначе сойдешь с ума.
— Это невозможно, — пожал плечами Дронго, — там я сойду с
ума от одиночества. Я привык к своей жизни, и без нагрузки на мозг я становлюсь
вялым и тихо угасаю.
— Значит, ты кончишь жизнь в сумасшедшем доме, — убежденно
сказала она.
— Я постараюсь еще немного продержаться, — выдохнул он. — Ты
принесла мне досье на Графа?
— Ты понял, что я тебе говорила? — настаивала она.
— Мне нужно досье, — упрямо повторил он.
— Оно у меня в машине.
— Тогда что мы здесь делаем?
Она подняла руку, дотронулась до его лба.
— Ты понимаешь, что чуть не убил их?
— Очень сожалею, что не убил.
— Я не шучу.
— Я тоже.
Она убрала руку.
— Потапов хочет с тобой поговорить, — сообщила она ему, — и
у тебя еще сегодня встреча с Капустиным. Или ты уже не хочешь с ним
встречаться?
— Наоборот, очень хочу. Когда мне нужно приехать к твоему
генералу?
— Сегодня вечером. Его интересует ход расследования.
— Ты могла бы сама рассказать об этом.
— Нет. Ему нужен ты.
— Опять понадобилась моя фотокарточка, — усмехнулся Дронго,
— ладно, я обязательно приеду. Только учти, что у меня пока нет конкретных
фамилий.
— Ему они не нужны. С тех пор как ты начал расследование,
уже убили одного человека. И еще нескольких ты искалечил. По-моему, это должно
беспокоить генерала.
— Скорее это больше должно волновать меня, — вздохнул
Дронго. — Ты распорядилась насчет девочки?
— Конечно. Ее увезут месяца на два. С родителями
договорятся.
— Спасибо.
Елена подошла к телефону, подняла трубку, набрала номер.
— Говорит Пятый. У нас все в порядке. Вечером будем в
назначенное время.
Потом положила трубку и сказала:
