— Той самой, — огрызнулся Павел, усаживаясь в кресло. Он
тяжело вздохнул, расслабил узел галстука. Посмотрел на стоявшего перед ним
парня.
— Пиши заявление и убирайся, — закончил он уже без прежнего
пафоса.
— Что я сделал? — спросил Слава. — О какой передаче вы
говорите?
— О нашей новой передаче «Щит и меч», — нервно напомнил
Капустин, — я сам только сегодня посмотрел ее в окончательном варианте. А ты,
оказывается, еще вчера показал ее Якову Абрамовичу. Показал без моего согласия.
Сволочь, — снова разозлился он и ударил кулаком по столу, — очки лишние
зарабатываешь? Только у тебя ничего не получится. Я тебя уволю.
— Но вы ведь сами говорили… — попытался оправдаться парень.
— Что я говорил? Что я тебе говорил? Я тебя привел на этот
канал, я тебя человеком сделал, — продолжал бушевать Капустин, — ты кем был до
меня? Осветителем? Вот так бы и сидел осветителем за двадцать долларов в месяц.
Я тебя в свою программу взял. Потом сюда перетащил. Ты сколько здесь получаешь?
Кажется, полторы штуки? Теперь не будешь ничего получать. Пиши заявление и
убирайся отсюда.
У парня глаза наполнились слезами, полные щеки затряслись.
Казалось, еще мгновение — и он расплачется. Павел понял, что слишком перегнул
палку. Посмотрев на стоявшего перед ним Славу, он уже более мягким тоном
предложил ему стул:
— Сядь сначала, а то ты сейчас свалишься.
Парень, казалось, был близок к обмороку.
— Тебе кто разрешил показывать эту передачу без моего
согласия? — спросил Павел.
— Но вы ведь сами говорили… — снова попытался оправдаться
Слава.
— Я помню, что говорил, — строго заметил Павел. — Но все
равно ты не должен был этого делать. Кто угодно, но только не ты. Как ты мог
без моего согласия показать кому-нибудь эту передачу? Может, я вообще не хотел
ее никому показывать.
— Но вы сами говорили, что Якову Абрамовичу можно показывать
все что угодно. Даже черновые материалы, — все-таки вставил парень.
— Много чего я говорил, — уже гораздо более спокойным тоном
сказал Капустин, — все равно ты мой человек. Ты обязан был об этом всегда
помнить. Почему мне не сказали, что Яков Абрамович смотрел эту передачу?
— Он приехал вчера вечером. Было уже поздно, — попытался
объяснить Слава, — поэтому мы не стали вас беспокоить. Он попросил показать нам
будущую передачу. Мы ему сказали, что она еще не смонтирована. Тогда он
попросил показать ему черновой вариант.
— И вы показали?
Парень опустил голову. Щеки снова запылали ярким румянцем.
Так притворяться нельзя, подумал Капустин.
— Что он еще сказал? — спросил Павел.
— Ничего. Посмотрел. Поднялся, сказал «спасибо» и уехал.
Ничего больше не сказал. Ни одного слова. Я бы никому не показывал этой
передачи, но вы ведь сами приказали показывать все Якову Абрамовичу, все, что
он ни попросит.
— Но почему мне потом не сказали?
— А я сегодня два раза звонил к вам, чтобы сказать, но вы
мне все время говорили, что заняты.
Это было правдой. Слава действительно два раза звонил ему, и
оба раза Капустин бросал трубку, даже не выслушав его до конца. Наступило
долгое молчание.
— Ладно, — махнул рукой Павел, — иди работай. Но чтобы
больше без моего согласия никому и ничего не показывал!
Парень поднялся, кивнул головой и поспешил выйти из
кабинета, пока его отпускали. Когда дверь закрылась, Павел огорченно откинулся
на спинку кресла. Вообще-то Слава был прав. Ведь это он приказал всем
сотрудникам телевидения предоставлять любой материал для просмотра Якову
Абрамовичу и Жене. Отменить это указание он никогда не посмеет, это Павел уже
хорошо себе представлял. А изменить что-либо ему не разрешат. Значит, нужно
предупредить всех ответственных сотрудников, что о любом просмотре они должны
информировать только его самого, лично.
Он вызвал секретаря.
— Позови ко мне начальника отдела кадров, — приказал он.
— Она давно ушла, Павел Николаевич, — виновато прошептала
девушка, словно это была ее личная вина, — уже рабочий день кончился, — добавила
она нерешительно, опасаясь, что шеф узреет в этом намек на ее собственное
личное время. Но он не узрел. Просто отключился и рассерженно побарабанил
пальцами по столу.
Потом поднял трубку, вспомнив, что давно не виделся со
Светланой. Ему нужно было сейчас разрядиться, отвлечься, выпустить из себя
накопившуюся энергию, устроить себе нечто вроде разрядки. Он набрал ее номер,
но никто не отвечал. Подождав, он с раздражением швырнул трубку обратно.
«Потаскушка, — без гнева подумал он, — наверно, где-нибудь
гуляет, а потом будет клясться, что ждала только меня».
Сам факт, что Яков Абрамович мог просмотреть передачу, даже
не проинформировав его об этом, был неприятен. Но он был унизителен еще и
потому, что подобный контроль не исключался и в будущем. И против этого Павел
ничего не мог поделать. Это были те условия игры, которые он принял, перейдя на
работу в этот кабинет. Он не мог сменить условия игры. Он мог при желании
вообще выйти из игры. Но такого желания у него пока не было.
Павел вдруг вспомнил про девушку, с которой встречался
несколько лет назад, когда был оператором и когда все казалось таким
однозначным и правильным. Девушку звали Катя. Тогда ему казалось, что все может
получиться по-другому. Но на телевидении оказалось слишком много работы. После
смерти Миронова все начало стремительно меняться, уходили одни ведущие,
приходили другие. Его стали выдвигать, и как-то само собой получилось, что они
с Катей стали реже видеться, а потом и совсем перестали звонить друг другу.
Нет, они не поссорились, не разругались. Просто их отношения стали затухать,
как затухает высоко взятая нота, когда за ней не следует остальная мелодия.
Он тогда просто перестал ей звонить. К тому времени у него
появились новые интересы, новые знакомые. С Катей было достаточно трудно,
особых вольностей она ему не позволяла, и он мог рассчитывать на ее уступки до
определенного предела. Это ему быстро надоело, как вообще любому мужчине
надоедает долго ухаживать за женщиной, не имея никаких результатов своих
усилий. Только очень сильные мужчины могут себе позволить быть рыцарями.
Капустин не был ни сильным мужчиной, ни рыцарем. Светлана Рожко, с которой он к
этому времени познакомился, его вполне устраивала. И как женщина, и просто как
знакомая. Они начали встречаться уже после второй или третьей их встречи, и это
было куда приятнее, чем долгие разговоры с Катей и безуспешные попытки
преодолеть ее сопротивление. Света была доступнее и проще. И он предпочел более
легкий путь.
Павел снова забарабанил пальцами и вдруг, решительно придвинув
к себе телефон, набрал Катин номер. Ответил какой-то мужской голос, и он
разочарованно положил трубку. Прошло два года. Катя, наверно, уже успела выйти
замуж.
