Она была недалека от истины. Когда Хэммерсмит думал об этом,
его начинало подташнивать. Он ненавидел Элис за то, что она позволяла себе
менять мужчин, словно платья. Это была неопытная ревность.
Элис догадалась, что сестра сумела растопить лед в его
сердце. Потом вспомнила о Гарри и закусила губу. Нет-нет, не может быть. У
Гарри и Алисы такая любовь, в которой нельзя усомниться. На что она
рассчитывала, когда отправляла его во Флориду? На то, что ее сестра откажется
от Гарри, а она, Элис, присвоит его? Каким образом? Она и так уже сделала
непоправимую глупость, ибо Гарри думает, что у них будет ребенок. Из-за ее
головотяпства ее сестре придется лгать.
Элис почему-то даже в голову не приходило, что сестра
захочет рассказать Гарри правду. У нее самой правда всегда получалась какой-то
не слишком удобной, и Элис предпочла бы ограничиться более простым вариантом:
кое-где приврать, кое о чем умолчать, и тогда все как-нибудь образуется.
— В общем, мой адвокат свяжется с твоим, — подвела
она черту, хотя это было и не в ее духе — так резво решать трудные вопросы.
Винсент кивнул, но был явно не в своей тарелке. Когда Элис
стремительно скрылась, он принялся бродить по библиотеке, словно фамильное
привидение, растревоженное звуками оркестра в бальной зале. Вид у него был
соответствующий. Да, ему было о чем подумать. Хайнц утверждал, что неизвестный,
напавший на Элис ночью и пытавшийся задушить ее подушкой, мог попасть в
апартаменты его жены одним-единственным способом: из кабинета самого Винсента.
Там была смежная дверь, запиравшаяся на задвижку с его стороны. Это означало, что
некто пробрался в кабинет, открыл дверь и оказался в спальне его жены.
С одной стороны, как полагал Винсент, кто угодно мог
пробраться в его кабинет. С другой стороны, этот кто угодно должен быть
человеком близким, который свободно перемещался по поместью. Черт знает что!
Раздрай в душе мешал ему свести воедино нити интриги. Зато этим очень активно
занимались другие люди. И здесь, в Иллинойсе, и за океаном, в Москве.
* * *
Денис был просто раздавлен, когда узнал, что Роза Пашкова
умерла год назад. Тогда он принялся дозваниваться ее внуку — единственному
оставшемуся у Розы родственнику. Чтобы ни один профессионал, если что, не смог
потом посмеяться над ним.
Внук Розы Пашковой, несмотря на свои молодые годы, оказался
ведущим дизайнером крупной фирмы Элитхаус", и чтобы услышать его голос,
Денису пришлось прорвать оборону двух неприступных секретарш. Сам же Пашков
манерой разговора походил на шестнадцатилетнего подростка, попавшего под пресс
масс-культуры.
— Старик, я жутко занят, — сообщил он вместо
приветствия. — Отчихай в двух словах, чего ты убиваешься по моей бабуле?
— Ищу свидетелей по одному старому делу.
— Ни фига! — отчего-то изумился тот. — А что
за дело?
— О близнецах, — коротко ответил Денис.
— Ну и настрогала бед моя бабуля! — ахнул
Костик. — Старик, на меня тут наезжает срочняк, но ты не ссыпайся. Пиши
адрес и после семи подгребай ко мне домой.
— У вас есть для меня информация? — Денис едва
верил своим ушам.
— Ну, — сказал Костик и отключился.
До семи Денис не мог ни есть, ни пить, и как только стрелки
часов оказались в нужной позиции, он рванул на запланированную встречу. Ему
пришлось ехать за город, потому что Костик Пашков сменил городскую квартиру на
загородный дом.
У дома Костика, как у его хозяина, крыша была сильно
скошена. Как потом выяснилось, в мансарде располагалась мастерская, поражавшая
размерами и количеством окон. Окно имелось даже в потолке, и Денис
непроизвольно то и дело смотрел на застрявший в нем кусочек неба.
Костик Пашков практически не отличался от того образа,
который Денис воссоздал по особенностям его речи. У парня оказались длинные
волосы, серьга в ухе и по перстню на каждой руке. Он был ужасно худ и не менее
ужасно сутул. Еще он носил двухсотдолларовые зеркальные очки, башмаки ручной
работы и рубашку из летней коллекции Боско Ди Чильеджи.
— Хорошо, что бабуля моя не дожила, — покачал
головой Костик. — До твоего визита, я имею в виду.
— В каком это смысле?
— Ее бы точно посадили. Она уже слегла, когда стала мне
про близнецов талдычить. Я думал, она гонит. Прикинь: поменяла детей, когда в
больнице работала. Специально поменяла! Я ей в такие дни, как она про близнецов
заводила, таблеток в чай побольше сыпал, которые ей для сна прописали. Думал,
поплыла моя бабка.
Денис заерзал на деревянном стуле, который стоял посреди
мансарды.
— Вы помните, что она рассказывала?
— Еще бы мне не помнить, — завел глаза тот. —
Все время колыхалась: если я представлюсь, а кто-нибудь явится спрашивать про
близнецов, мол, расскажи все как на духу. Я еще прикалывался над ней, говорил:
чего, мол, совесть замучила, преступница? Тогда она начинала головой мотать и
заявляла, что, случись все снова, все равно сделала бы то же самое. Что совесть
ее вовсе не мучает, а рассказывает она мне все это просто из справедливости.
— Замечательно, — Денис потер руки, чтобы скрыть
свое нетерпение. — Так как она поменяла детей?
— Ну, как меняют детей? Откуда я знаю? Наверное,
перекладывают, и все.
— Конечно-конечно, — почти подобострастно
отозвался Денис.
Костик Пашков казался ему почти эфемерной субстанцией.
Совершенно ненадежным типом. Денис допускал, что он мог ни с того ни с сего
сорваться с места и выпрыгнуть в окно, накуриться травки или заявить, что вся
информация из его башки выпарилась во время прошлогодней засухи. Тем не менее
Костик продолжал сосредоточенно смотреть в противоположную стену. На ней были
изображены фиолетовые треугольники с белыми глазами, что Дениса тоже немножко
беспокоило.
— Значит, так. Бабуся Роза служила в роддоме. А сестра
ее двоюродная работала в женской консультации. И вот нашлась какая-то дамочка,
которая пообещала им обеим неслабо заплатить.
— Как ее звали?
— Не помню я! — раздраженно сказал Костик. —
Я думал, бабуся бред собачий снесет. Думал, глюки у нее. Сегодня, когда ты
позвонил, я все обмозговал. Посидел, покумекал, и вот что у меня состряпалось.
Я тебе буду объяснять, а ты не перебивай.
— Хорошо, — сказал покладистый Денис.
Ему не верилось, что он услышит сейчас подлинную историю про
то, как Алиса превратилась в родную дочь Татьяны Соболевой.
— Я тебе все объясню эскизно, — говорил тем
временем Костик. — Вчерне.
И он принялся сбивчиво рассказывать. Поскольку ни одного
участника событий он не знал по имени, то постоянно путался в местоимениях.
Среди «этот», «та», «она», «ему» Денис с трудом улавливал логику
взаимоотношений. Но через некоторое время простая и ясная картина событий
прорисовалась во всех деталях. Когда Денис понял главное, кошмарный сленг
Костика перестал ему мешать.
