— Что-то не так? — спрашиваю я.
Он качает головой с таким видом, будто не верит собственному счастью, и уверяет:
— Нет, все отлично.
После чего садится и отхлебывает из кружки с чаем.
— Думаю, мне надо идти, — говорит он с искаженным, как от боли, лицом.
— Почему? — спрашиваю я в полном замешательстве. Хорошенькое дело — девушка лежит рядом, на все готовая, а он…
— Я не хочу уходить, — Фрэнк встает и надевает куртку, — но боюсь, что если останусь… Понимаешь, я от тебя без ума и не хочу спешить.
Мне приходилось слышать подобные речи, и всякий раз я корчилась от ощущения собственной ненужности, нежеланности. Но только не сейчас. Я убеждаю себя, что Фрэнк выбирает разумный, взрослый путь, а мне давно пора влюбиться в парня, который думает не только о своем причинном месте. Глотнув чая, я встаю и провожаю его к двери:
— Согласна, не будем спешить.
Фрэнк проводит пальцами по моим волосам и мягко массирует затылок, а потом наклоняется и целует меня долго и глубоко. Не будь я такой счастливой, упала бы в обморок.
— Позвоню завтра, — обещает он и, дождавшись моего кивка, бежит вниз.
Пока он спускается с шестого этажа, я сажусь на подоконник, словно Мэг Райан в каком-то фильме Норы Эфрон, и молюсь. Если он посмотрит на меня, это судьба. Сердце бешено колотится. Вот он — прыгает по ступенькам: раз, два, три, четыре — и Фрэнк на тротуаре. Делает два шага в другую сторону (его дом в Ист-Виллидж), поворачивается, неожиданно поднимает голову и, улыбаясь, шлет мне воздушный поцелуй.
Сегодня Ноэль поручил мне картофельное пюре. Впервые он позволил приготовить мне что-то от начала до конца: гарнир для свиных отбивных с имбирной подливой. Самое заурядное пюре приобретает для меня судьбоносное значение. Это способ доказать, что у меня хороший вкус, что я могу приготовить лучшее картофельное пюре, какое Ноэлю доводилось пробовать, что я действительно умею готовить.
Я пропускаю очищенную вареную картошку сорта «Айдахо» через хитрый агрегат, который редко встретишь в домашнем хозяйстве. Это металлическое сито с ручкой наверху; когда ее крутишь, картофель проходит через крошечные дырочки, превращаясь в однородную массу. Я кладу масло, щедро, без опаски пересолить, сыплю соль, — так меня учили во Франции. Разбавляю горячим молоком до нужной консистенции, добавляю еще соли и перца.
Наконец, выложив пюре в кастрюлю, я выравниваю его пластмассовой лопаточкой, крошу сверху сливочное масло и снова сбрызгиваю горячим молоком, чтобы на поверхности не образовалась пленка.
С поступлением первых заказов Джейк принимается расхаживать по кухне с таким видом, точно у него яйца внезапно перестали помещаться между ног. Совсем обнаглел наш практикант: сунет палец здесь, понюхает там, раскритикует рабочие места — как будто он эксперт, а не сопливый недоумок, решивший пару месяцев покрутиться на кухне перед поступлением в бизнес-школу. Джейк берет мою кастрюлю с картошкой, снимает с нее пергаментную бумагу и, прежде чем я успеваю открыть рот, тычет пальцем в безупречно гладкую поверхность. На манер дегустатора вин он пробует пюре на язык, причмокивает, возводит очи к небу и, выдержав паузу, выносит вердикт:
— Мало соли.
Да будет известно, что я (как почти все повара) фанатичка соли. Большинство людей, не связанных с кулинарией, приходят в ужас, увидев, сколько соли я кладу в блюда, но попробовав их, все без исключения соглашаются, что вкус божественный. Приправы — единственное, в чем я чувствую себя уверенно. Никто не докажет мне, что я в них не разбираюсь.
— Нет. — Я отбираю у Джейка кастрюлю и разглаживаю пюре.
— Что значит нет? — вопрошает он, глядя на меня, как на неразумное дитятко, которое отказывается вытирать попку.
— Нет — значит, соли достаточно.
— Послушай, я не сказал бы, что соли мало, если бы не был уверен, что ее действительно мало.
— Можешь быть уверен в чем угодно, это твое право, Джейк, но сегодня картошкой занимаюсь я и солить ее буду по своему усмотрению.
Ноэль наблюдает за этой сценой, прищурившись и сдвинув брови. Не говоря ни слова, он топает к солонке, лезет в нее своими толстыми пальцами, набирает гигантского размера щепоть, снимает крышку с моей кастрюли и, не пробуя пюре, швыряет туда соль. Что на языке Ноэля означает: «Изволь подчиняться практиканту, потому что на моей кухне ты, Лейла Митчнер, со своими взглядами ничего не решаешь». Яснее дать понять, что я здесь никто, ничто и звать никак, невозможно.
Я стою, как будто пыльным мешком огретая. Ответить нечем. Меня одновременно унизили, пристыдили и взбесили. Да так грубо. Можно сказать, изнасиловали. И ни черта тут не поделаешь. Будь я мужиком, двинула бы Ноэлю в рожу как следует. Но вместо этого я стою и молчу, разинув рот и выпучив глаза. Голова, кажется, сейчас лопнет; очень надеюсь, что у меня, как в тот раз, не пойдет кровь из носа. Не пора ли делать отсюда ноги?
Автоответчик голосом Фрэнка поет «Я верю в чудеса». Фрэнк звонит по два раза на дню, просто узнать, как у меня дела. Он приглашает меня к себе на обед, и, несмотря на его недавний монолог об осмотрительности, я уверена, что в итоге мы окажемся в постели. «Где женская загадочность?» — сказала бы Джулия. Но я не из тех, кто останавливается на поцелуях (да и она тоже, если уж на то пошло).
На верхний этаж, где живет Фрэнк, меня везет громыхающий грузовой лифт. Я принесла два гиацинта — один уже расцвел и благоухает, другой скоро распустится. Я придаю этим цветам символическое значение.
Поспешно взяв у меня цветы, Фрэнк кладет их на пол, притягивает меня к себе и целует, целует истово, ненасытно, будто после долгих лет разлуки.
Хорошо бы он никогда не переставал целовать меня вот так. Чем дольше это продолжается, тем яснее мне вспоминается мой первый опыт французского поцелуя. Это было с Дэвидом Эдельштейном, на галерке темного театра, где мы не смотрели «Серебряную стрелу».
Когда мы отрываемся друг от друга, я замечаю, что в комнате есть еще кто-то.
— Лейла, это Пепе, — говорит Фрэнк, обнимая меня за плечи.
Перед Пепе, на кухонном столике, раскрытый чемоданчик с травкой всех сортов.
— Тайская, чистая, обычная? — предлагает он.
— Нам надо было закончить одно дельце, — объясняет Фрэнк.
Пепе смотрит на нас и с улыбкой качает головой.
— Мы два дня не виделись, — оправдывается Фрэнк.
Пепе, кажется, понимает.
— Выкурите одну, пока я не ушел? — спрашивает он.
Фрэнк смотрит на меня.
— Спасибо. — Я рада, что найдется, чем успокоить нервы.
Фрэнк приготовил салат и спагетти с мясным соусом — под столом лежит хозяйственная сумка, набитая пустыми банками из-под рагу. Я принесла две бутылки хорошего калифорнийского каберне «Совиньон». Сегодня воскресенье, магазины закроются рано, а мне вовсе не хочется остаться без выпивки.
