— Вот мы и откроем.
— Не думаю, малышка. Когда что-то воняет, этот шнобель чует сразу, — возражает он, показывая на свой большой нос. — Крыша рушится, плиту нужно переставлять. Это дорого. Потому и арендная плата такая низкая.
— Значит, безнадежно? — спрашиваю я.
— И связываться не стоит, это и слепой бы увидел. Но мы ведь продолжим поиски, да-э? Что ты будешь?
— Чизбургер с беконом.
— Я тоже.
Когда я прихожу домой, на автоответчике мигает огонек. Прошу тебя, Господи, пусть это будет Фрэнк. Не подведи, не оставь меня, Господи!
— Здорово, Лейла, это Фрэнк.
Ур-р-ра!
— Похоже, я опять работаю допоздна. Как насчет обеда в пятницу?
Сегодня понедельник. Даже такой законченной идиотке, как я, понятно, что Фрэнк меня динамит. Что ж, в эту игру можно играть вдвоем. Не стану отвечать на звонок. Если хочет меня увидеть, может, в конце концов, приложить усилия. А если нет — у меня есть своя жизнь. На Фрэнке свет клином не сошелся. У меня полно друзей и полно дел, буду развлекаться и работать. Я решила отплатить Фрэнку его же монетой. Сама не знаю почему, но я объявила ему войну. Если Фрэнк не собирается меня кинуть, то я веду себя как стерва. А если он собирается меня кинуть, то я больше не желаю его видеть. Одно точно: с каждым днем мое отчаяние нарастает.
Я спускаюсь в цокольный этаж Линкольн-центра, где повара работают прямо в коридоре: кухня слишком тесна, а ведь помимо постоянных есть и особые заказы. Вдоль стены на столиках с колесами лежат разделочные доски; бригада мексиканцев рубит на куски сырого лосося.
Шеф-повар отправляет меня на шпинат к Максин. Она худенькая, неловкая, с жиденькими волосенками мышиного цвета. Мы с ней практически ровесницы, но выглядит она лет на шестнадцать и примерно с этого возраста всерьез занимается кулинарией. Максин мечтает о месте кока на какой-нибудь частной яхте, бороздящей Средиземное море, но пока кормится случайными вечеринками вроде этой.
В четыре руки, и тоже в коридоре, мы ощипываем шпинат и складываем его в пластиковые пакеты. Листочек за листочком Максин разворачивает передо мной историю своей жизни. «Я жила в Лондоне с мужем и двумя детьми…»
Она выглядит так молодо, не верится, что она замужем и уж тем более что у нее есть дети. Тяжелая повесть о любви, пьянстве и лжи с каждой минутой становится все грязнее и грязнее. Это не та история, которую я с легкостью могла бы вместо нее продолжить, что-нибудь вроде: «Ты закрутила роман с домработницей, она ушла от тебя к твоему мужу, они поженились и забрали детей». Я молчу и слушаю.
К четырем часам кухонный народ расходится, мы несем шпинат к раковине, моем его, а потом варим на пару в больших кастрюлях. Он уваривается в несколько раз. Шеф-повар, Роберт, — парень неплохой, без ноэлевской напыщенности, но все же со своим понятием о месте женщины на кухне. Мужчины готовят филе миньон, жарят на рашпере цыплячьи грудки, варят лосося на медленном огне, колдуют над бордоским, соево-имбирным и сливочно-укропным соусами, а мы с Максин отжимаем воду из вареного шпината.
Впрочем, у Роберта есть и большой плюс. Он один из тех шефов, которые не брезгуют никакой работой, за что я готова смириться даже со шпинатом. Это не парень, а здоровенный медведь, с густой бородой и в резиновых сандалиях. Обходя по очереди всех поваров, он помогает каждому и наконец выходит в коридор, к нам с Максин.
— Где ты работала? — спрашивает он у меня.
— В последнее время в «Такоме», — отвечаю я.
— О-о. Ноэль Барджер, — сочувственно тянет Роберт.
— Ага, — киваю я, а он останавливает меня, вскинув ладонь в листьях шпината: — Ноэль — этим все сказано.
— А что с ним такое, с Ноэлем Барджером? — интересуется Максин.
— Ну… скажем, его чрезмерно волнует собственное достоинство, — говорит Роберт.
Я заинтригована.
— Что ты имеешь в виду? — переспрашиваю я в приятном ожидании, что знающий человек подтвердит то, что мне уже известно.
— Ты ведь слышала, что случилось в «Такоме»?
— Конечно, — отзываюсь я. — Пусть скажет спасибо, что не получил пулю в зад.
— По-моему, мы говорим о двух разных историях, — посмеивается Роберт.
— Ты о чем? — не понимаю я.
— Я слышал, — Роберт зачерпывает большую пригоршню шпината и выжимает его обеими руками, — что Оскар нашел себе нового дружка.
— ЧТО?
— Не знала? — хохочет Роберт.
У меня отвисает челюсть. Выкатив глаза, я неуверенно говорю:
— Ноэль не голубой! — Не в защиту Ноэля как мужика, боже упаси, — скорее от изумления.
— Это ты так думаешь, — возражает Роберт. — Однако у Оскара губа не дура, верно?
— Боже…
— Да ладно, я слышал, и не на такое люди идут, чтобы получить место шефа.
Никогда не ожидала, что буду жалеть Ноэля, но, когда Роберт рассказал, что Оскар его уволил и он нигде не может найти работу, я действительно начала его жалеть. До тех пор, пока Роберт не притащил лоток с головками чеснока и не заставил нас удалять несъедобные зеленые ростки из середины каждого зубчика. Тогда уже я начала жалеть себя и Максин.
Абдул (дневной повар на соте в «Такоме») предлагает свести меня с Уэйном Нишем из «Марта». Джимми, такомский пекарь, когда-то работал с Жан-Жоржем. Рэй советует поговорить с его приятелем Мики, который занимается рыбой: тот, кажется, знает всех в бизнесе. Густав рекомендует встретиться с женщиной-шефом по имени Лори из «Западной 12-й».
Представительный и вежливый Уэйн Ниш полдня водит меня по кухне «Марта». Соте жарит карибиец Натаниэль, который раньше работал на Пинки в «Золотой лилии». Натаниэль — местная легенда, славится не только смертельными дозами рома, которые поглощает за приготовлением изысканных блюд, но и мужским достоинством невероятных размеров.
Уэйн мне нравится. Вопреки общепринятому представлению о шеф-поваре как о человеке взвинченном и раздражительном, он излучает спокойствие. К сожалению, вакансий у Уэйна нет. Если что-нибудь появится, он мне сообщит.
До Жан-Жоржа дозвониться невозможно.
Мики я вытягиваю из «Университетского клуба», куда меня впускают только на один бокал, поскольку я не в юбке. Мики водит меня по всевозможным ресторанам и знакомит с шеф-поварами, а сам раздает длинные белые конверты, набитые наличностью. Чтобы не выглядеть деревенщиной, я надела свои единственные приличные брюки с подходящей блузкой, кофейного цвета ботинки и длинный пиджак.
Один из шефов, француз с длинными сальными лохмами, сморщенной кожей пьянчуги и «голуазом», дымящем в уголке рта, принимает конверт с вымученным видом, будто столкнулся с очередным унижением в своей горькой, полной разочарований жизни. Мики представляет меня и говорит, что я закончила «Кордон Блё». Он заинтересованно расширяет глаза:
