И все же при наличии двух этих жизненно важных и прекрасно дополняющих друг друга органов – яичников и тестикул – где, когда и каким таким образом они соединяются, дабы сделать свое дело?
Мы еще не добрались до самого увлекательного эпизода в этих псевдомифологических поисках происхождения угря. Нужно только предварительно уяснить себе, что в естественной среде обитания, то есть в пресноводных водоемах и эстуариях Европы и Северной Африки, угорь встречается в двух разных формах. Большую часть своей взрослой жизни он носит окраску в диапазоне от оливково-зеленого до желтовато-бурого, и нос у него вздернутый. Однако после энного количества лет морда у него заостряется, глаза становятся больше, бока приобретают серебристый отблеск, спина чернеет, и все эти метаморфозы суть сигнал к началу путешествия обратно в море. А поскольку в путь он пускается осенью, а ход малька вверх по течению приходится на весну, есть основания предполагать, что последний есть потомство первого и что икрометание происходит зимой где-нибудь невдалеке от суши. И все-таки (повторяю) кто и когда выловил икряную самку, не говоря уже об угревой икре или свежевылупившейся личинке угря в прибрежных водах Европы?
В 1856 году – после Ратке, но задолго до Сырского – в теплых токах Мессинского пролива была в один прекрасный день поймана крохотная рыбка, никак не похожая на угря, каковую рыбку объявили новым видом. Сорок лет спустя такой же точно образец, выловленный в том же Мессинском проливе, подержали подольше в неводе, и он оказался, несмотря на внешнее неугреподобие, не чем иным, как личинкой угря европейского. И все же, если взрослых угрей так много, почему же их личинки попадаются с такой завидной редкостью?
Самое время представить еще одного героя нашей истории, Йоханнеса Шмидта, датского океанографа и ихтиолога. Кто из вас слышал об Йоханнесе Шмидте? Говорят, что в нынешние времена перевелись Ясоны и Синдбады, не говоря уже о Магелланах и Дрейках, что эра великих морских путешествий ушла вслед за капитаном Куком. Йоханнес Шмидт – исключение. Есть те, кто определяет ход истории, и те, кто ее изучает; есть те, по чьей милости происходят события, и те, кто задается вопросом почему. А среди этих последних есть такие, кто в деятельности первых склонен видеть всего лишь препятствие к достижению поставленных целей; кто и впрямь, низведя историю до своего рода фоновых звучаний и повернувшись спиной к ее эфемерическим императивам, с головой уходит в достойные волшебной сказки поиски выходящей за рамки времен неизведанности. Таким человеком – таким жрецом человеческой любознательности – и был Йоханнес Шмидт.
В 1904 году, когда великие европейские державы отпихивали друг друга локтями в общей свалке за дележ колониального пирога, Йоханнес Шмидт отправился на поиски месторождения европейского угря. Он путешествовал от Исландии до Канарских островов, от Северной Африки до Северной Америки на корабле, который из-за недостатка средств был плохо снаряжен и малопригоден для научных исследований. Поймав свой первый экземпляр личинки к западу от Фарерских островов – первый в истории выловленный вне пределов Средиземного моря, – он принялся извлекать из воды в разных частях Атлантики все более и более молодые образцы. Одновременно он изучал и статистически классифицировал изрядные количества взрослых угрей и получил наконец возможность утверждать – чего раньше никто продемонстрировать так и не смог, – что европейский угорь есть единый гомогенный вид, Anguilla anguilla, и, как таковой, отличен от своего ближайшего родственника, американского угря, Anguilla rostrata.
С 1908 по 1910 год, покуда в Боснии разгорался кризис, Италия алчно поглядывала в сторону Триполи, а британский народ, неудовлетворенный тем, что со стапелей сходит каждый год всего по четыре дредноута, принялся твердить свое «Мы хотим восемь, и мы это дело не бросим», Шмидт вдоль и поперек избороздил Средиземное море, извлекая личинки угря даже в таких сомнительных местах, как воды, омывающие Марокко, или прибрежные воды взрывоопасных Балкан. Он обнаружил, что чем дальше к западу, тем крупнее личинки, и сделал вывод: угри из средиземноморских стран мечут икру не в Средиземном море, а где-то в Атлантике. Лярвы, пойманные в Атлантике, а они почти всегда мельче средиземноморских, подтвердили гипотезу о миграции личинок с запада на восток и указали, что нерестилища нужно искать в западной части океана. Шмидт понял: для того чтобы локализовать сей таинственный район, необходимо вылавливать все более и более мелкие экземпляры, наносить места поимки на карту, и тогда в конце концов он непременно доберется до искомого Места Рождения Угрей.
В 1911-м, когда немецкая канонерка на всех парах вошла в порт Агадир, а мой дед, у которого только что, при более чем странных обстоятельствах, сгорел пивоваренный завод, ликвидировал дела, с тем чтобы заточить себя в Кесслинг-холле и дать тем самым еще один повод для сплетен, Йоханнес Шмидт надоедал судовладельцам трансатлантических рейсов предложениями посотрудничать в сборе и классификации личинок угря. В итоге на него работало не менее двадцати трех судов. Не успокоившись на достигнутом, Шмидт безостановочно путешествовал и сам, на собственной шхуне под названием «Маргрете» – с Азор на Бермуды, а с Бермудов на острова Карибского моря.
Как жаль, что любопытство не может помешать истории идти своим путем. Как жаль, что у Шмидта нет иного выбора, кроме как приостановить свои поиски, спустить на «Маргрете» паруса и мучиться нетерпением, покуда Европа на четыре года впадает в приступ буйного, с пролитием крови, помешательства. Как жаль, что с 1914 по 1918 год Европа озабочена вовсе не происхождением собственного гомогенного вида под названием угорь, а озабочена самой что ни на есть гетерогенной диспозицией национальных интересов и вооруженных сил. Как жаль, что на первое место в умах европейских судовладельцев вышла не проблема присутствия в Атлантике крохотных лярв, бесстрашно пустившихся в долгий путь на восток, а скорее проблема присутствия немецких подлодок, которые, выйдя из Кильского канала или из Вильгельмсхафена, идут в обратную сторону, на запад.
И все же нельзя не признать, что катастрофический сей интервал, к коему применялись, и не без оснований, такие страшные слова, как апокалипсис, катаклизм и Армагеддон, не прервал жизненного цикла угря. По весне миллионы молодых угрей все так же собирались в устьях По, Дуная, Рейна и Эльбы, совсем как в дни Александра или Карла Великого. И даже в самом эпицентре человекоубийства, на печально известном Западном фронте, они переводиться не собирались, и Хенри Крик вам бы непременно это подтвердил. Если бы угри и впрямь родились из грязи, они бы там просто кишмя кишели; а если из разлагающейся плоти, так урожай побил бы все рекорды.
Не повлияла эта четырехлетняя интермедия и на решимость Йоханнеса Шмидта, хотя нельзя сказать, чтобы она не испытывала его терпение. Ибо вскоре после ее завершения, возрадовавшись тому, что история закончила наконец свои дела, он опять выходит в море. Он снова ловит личинок угря – на сей раз в Западной Атлантике. И уже в начале двадцатых он – вот такой был неустанный труженик – в состоянии обнародовать свои открытия; он утверждает, что, ежели принять за территорию икрометания угря ту область, где было выловлено наибольшее количество самых маленьких лярв, тогда эта столь долго почитавшаяся фантастической область, это белое пятно расположено между 20° и 30° северной широты и 50° и 65° западной долготы – то бишь в таинственном пространстве, полном плавучей морской травы, известном под названием Саргассова моря.
