— Усыновление, — коротко ответила Джейн, очень серьезно раздумывая.
— А как же наследование по родственной линии?
— Когда мы только уезжали, во дворе бегало десять пострелят разного возраста, странно похожих на деда, — одними губами улыбнулась Джейн. — Проблем не возникнет.
— И все же…
— Это наш шанс, — она повторила мои слова. — Я согласна.
— Я первая, — мягко поправила ее подруга.
С необычайной прозорливостью, текст ритуала осторожно отодвинули от меня подальше, пресекая любую возможность порвать или сжечь. Признаюсь, была мысль, да улетела столь стремительно, как и появилась, уступив место логике. Если магия ритуала даст сбой, я их потеряю. Возможно. Если воспрепятствую ритуалу, их жизнь заберут враги. Наверняка.
А старое колдовство… Как часто мы доверяем механизмам, в которых ничего не смыслим? Да каждый день. И каждый день несовершенство человеческой мысли собирает дань, забирая жизни пассажиров сошедших с рельс поездов, затонувших кораблей, разбившихся машин. Риск знаком каждому, хоть и говорить о нем не принято. Девушки согласны принять этот риск, вслед за мной, и я не в праве им препятствовать. Потому как, если они погибнут из-за моей излишней опеки, главным врагом себе стану я сам.
— Располагайся в центре, — произнес я, посмотрев на Тину. — Вещи лучше поберечь.
Скинул в центр расчищенной площадки сложенное пополам одеяло и вопросительно посмотрел на девушку — та замерла на месте, с видом серьезным и сосредоточенным, как у пловца перед прыжком в воду. Тина решительно кивнула и последовала совету.
— Текст, — протянул я руку в сторону листков с ритуалом. — Вы решили, я помогу.
Джейн внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь разглядеть во мне сомнение или намек на обман, но я выдержал испытание. Кипа слегка потрепанных бумаг вновь оказалась в моих руках.
— Тебе не надо видеть. — Обратился я к ней снова, указав глазами на выход.
— Почему? — с вызовом спросила она.
— Ты бы хотела, чтобы видела она?
Джейн молча повернулась и вышла.
Некоторое время я мешкал, вновь поддавшись сомнению — быть может, стоит ограничиться лишь первым ритуалом, что обещал здоровье и быстрое заживление ран?
— Даже не думай, — не раскрывая глаза, произнесла Тина уже лежа на половинке одеяла, словно услышав мои мысли.
— Пусть будет так, — вздохнул, решаясь, и затянул первые слова-ключи ритуала.
Неожиданно ожила пластинка в моей груди, одарив теплом. Хороший знак — решил я и успокоился. Произносимые фразы обрели глубокое звучание, жесты складывались проще, естественнее. Ритуал промчался полузабытой песней, поднявшейся из глубин памяти. С последней терцией Тина уже спокойно дремала — грудь размеренно поднималась, кожа оставалась сухой, без признаков жара, не было теней под глазами и других признаков болезни. От сердца ощутимо отлегло. Слегка помешкав, затянул второй ритуал, и тут же чуть не сбился на второй фразе — тепло из пластины на груди исчезло, словно огонек погасили. Слова и жесты давались труднее, изрядно выматывая, словно катил прямо в лицо штормовой ветер, незримый и неощутимый, но выматывающий волю как бы не сильнее. По лбу покатился пот, застилая глаза, в правой руке появилась легкая дрожь переутомления, но я добрался до последней строчки, замер на десяток секунд и устало опустил руки. Так и сидел, пока стон боли не заставил броситься к Тине, подхватить ее на руки, аккуратно разместив голову на своих коленях. Девушку бил озноб, по телу волнами проходило нечто, перекручивающее мышцы, изменяющее, рушащее старое и созидающее новое. Я сжимал ее в объятьях, удерживал руки, не давая расцарапать себе лицо от боли, чувствовал, как бьется тело, изменяемое магией, и благодарил создателей ритуала за благостное беспамятство, что заберет с собой память. Еле успел поймать момент, когда серебряная пластинка раскалилась, готовясь пройти сквозь кожу — я успел разорвать цепочку, и аккуратно поправил медальон, чтобы после завершения ритуала от него не осталось следа на коже. Небольшой прямоугольник словно протаял сквозь кожу, не раздвигая ее, но проходя сквозь. К счастью, в этот раз не было крови, не было той грани меж жизнью и смертью, на которую некогда встал я сам из-за неполного ритуала. Через половину часа волны на теле исчезли, а вместе с ней ушла и боль, но сон оставался беспокойным, словно в горячке тяжелой болезни, со вскрикиванием имен и бессвязных фраз. А аккуратно переложил Тину на середину кровати, убедился, что она не упадет, и вышел из комнаты. До утра оставалось не так и много времени — первый ритуал, если верить часам, занял без малого четыре часа. По внутренним ощущениям — и часа не прошло.
— Как она?
Джейн обнаружилась на кухне, полусонная, воюющая с остатками тортика.
— Все хорошо. — Я подошел к ней справа, нагнулся и выудил открытую бутыль с вином из под стола.
Треть емкости за такое время — не так уж и много.
— Переживала, — смутилась она, отворачиваясь.
— Твоя очередь.
Все повторилось второй раз, так же, с теплотой в груди на первом ритуале, и болью, мучительным сопереживанием на втором. Уже алел рассвет за окном, когда две беспокойные красавицы уместились по соседству на кровати, разделенные холмиком свернутого в несколько раз одеяла — на всякий случай. Я лег у них в ногах, чутко присматривая за ними, спать мне сегодня было нельзя.
Так и лежал, ожидая наступления нового дня, гадая — уйти сегодня или подождать пару дней.
Когда малая стрелка часов уверенно пересекла половину расстояния между цифрой девять и десять, в дверь уверенно простучали. Время на раздумья, подаренное нам, завершилось.
— Кто там? — Приподняла сонную головку Тину, и повадилась было встать с постели.
Чуть от радости не вскрикнул — с ней все хорошо!
— Лежи, я открою, — шепнул ей, чтобы не будить Джейн, и осторожно прокрался в гостевую, притворив за собой дверь комнаты.
На пороге нетерпеливо переминался с ноги на ноги старый знакомый храмовник, протиснувшийся внутрь, стоило немного приоткрыть дверь.
— Поместье «Белое поле», с землями на пеший переход вокруг. Речка, две деревушки, озерцо. — Хлопнул он солидной кипой документов по моей груди, заставив прижать их рукой. — Доволен?
— Секунду, — зевнул я, изображая сонливость, и переместился к столику для вдумчивого изучения. — Где виза нотариуса?
— Печать храма, — ткнул он серебряную печать с волчьей пастью на первом листке. — Нотариус не нужен.
— Возможно, но мы люди недоверчивые, темные. Вы уж ради нас поставьте ее, пожалуйста? — Как можно мягче попросил я.
Не сталкивался с храмами, так что он вполне мог говорить правду, но не бежать же теперь в город ради проверки.
Храмовник чертыхнулся, подхватил бумаги и быстрым шагом покинул комнату.
