Толпа расступилась, и Шани прошел в допросную. Ведьма действительно лежала на полу и не подавала признаков жизни. Из всей одежды на ней была только драная нижняя сорочка.
Шани присел рядом на корточки и взглянул ведьме в лицо: совсем молоденькая и, если бы не рыжие кудри, красивая. Рыжих он люто ненавидел, и ведьма с таким цветом волос вряд ли могла бы рассчитывать на снисхождение.
В этом смысле Шани не был одинок. В Аальхарне издавна считалось, что Змеедушец, вечный противник и соперник Заступника, был рыжим – и таким цветом волос награждаются его дети на Земле. Среди ведьм, конечно, встречались и блондинки, и шатенки, но рыжеволосых было подавляющее большинство. Протянув руку, Шани брезгливо прижал пальцы к шее девушки – ага, пульс еще прощупывается – и приказал:
– Родичей – вон. Пусть дожидаются официального вызова в суд. А сюда – лекарника, иначе она у нас до дыбы не дотянет.
Медицина Аальхарна, тем более для колдунов и еретиков, была скорее карательной, чем действительно способствующей выздоровлению. Впрочем, пока Шани пил традиционную чашку кевеи и отогревался после мокрой метели на улице, инквизиционный лекарник сумел быстро обработать ссадины девушки и привести ее в сознание. Коваш умело закрепил ведьму на горизонтальном станке – она уже поняла, куда попала, и ее симпатичное личико превратилось в застывшую маску ужаса. Отставив чашку, Шани подошел к станку и ласково спросил:
– Как тебя зовут, девица?
– Дина… – прошептала девушка. В огромных черных зрачках отражался свет факелов вперемешку с животной паникой. – Дина Картуш.
– Картуш, Картуш… – припоминал Шани, пролистывая кое-как составленный протокол задержания. По нему выходило, что почтенная Маня вчера назвала рыжую проклятой тварью, а сегодня уже отправилась в добрые руки Заступника на небеса. По мнению родни, малефиций был налицо. По мнению аальхарнского судебного производства – тоже. – Это не тот ли Картуш, который служит архивариусом собора Святой Троицы?
– Да, это мой отец, – пролепетала ведьма. Шани усмехнулся: вот тебе и две равно уважаемых семьи. А Дрегиль жалуется, что ему сюжеты неоткуда брать. Надо устроить его писарем в инквизиционную канцелярию: он тогда и правда станет первым столичным трагиком. Конечно, если у него останется время на творчество.
– Я его знаю, очень достойный человек, – похвалил Шани и сделал знак Ковашу.
Тот прекратил копаться в своем ящике и извлек из него зубастые клещи. Для пущего антуража, подумал Шани, они должны быть ржавыми и с застывшими потеками крови, но палач содержал инструменты в образцовом порядке и никогда бы не допустил ничего подобного. Дина покосилась в сторону Коваша и сдавленно вскрикнула.
– Я не собираюсь тебя истязать, – заверил Шани и с некоторым цинизмом добавил: – Больше необходимого. Говори правду, и я обещаю снисхождение к твоей бедной душе. Итак. Что вчера произошло между тобой и почтенной Маней?
Коваш слегка сжал клещами плечо девушки, и та закричала так, словно ее кромсали тупой пилой. Шани посмотрел, не сильно ли надавил палач: не сильно, даже кровь не выступила. Коваш с виду был страшнее, чем на деле.
– Повторяю. Что произошло между тобой и старухой?
– Больно… – простонала Дина, и по ее щекам полились слезы. – Не надо, пожалуйста… Я все расскажу, только не мучьте.
Шани кивнул, и Коваш убрал клещи. На плече стремительно наливались синяки. Ведьма всхлипывала.
– Слабые ведьмы пошли, – пробасил Коваш. – Не то что в старые времена, помните? Я, бывало, дыбу на третью степень закручиваю, а она знай себе песни поет да плевать на всех нас хотела.
Несмотря на старое знакомство, заплечных дел мастер всегда обращался к Шани только на «вы» из уважения к статусу и знаниям.
– Раньше были времена, а теперь мгновения, – задумчиво произнес Шани и будто невзначай похлопал ведьму по раненому плечу; та взвизгнула. – Слушаю тебя, девица.
Собственно говоря, он не узнал ничего нового. Да, вчера на лестнице в подъезде почтенная Маня обругала девушку последними словами, но Дина ничего не ответила, и Маня ушла к себе, а рыжая – к себе: почтенная лекарица при всякой встрече полоскала Дину на все лады, так что подобное обращение девице давным-давно было не в новинку. Утром Маня умерла, потом собралась родня и быстро нашла виновную. Чего там было искать-то – соседняя дверь. О ссорах Мани и Дины все прекрасно знали. Отец пробовал заступиться, но куда ему одному против пяти Маниных сыновей. И вот Дина здесь, но в этом нет ее вины, потому что она никогда и никому не делала ничего плохого. Шани слушал, и что-то мешало ему сделать окончательный вывод о виновности рыжей. Более того – он отчего-то не мог продолжать допрос. Ведьму следовало изучить на предмет виргинального состояния, побеседовать о связях с Погубителем рода человеческого, однако Шани смотрел на перепуганную измученную девчонку и понимал, что не сделает ничего предписанного протоколом.
Я словно опять стою на табуретке с петлей на шее, подумал он вдруг, а сиденье вырывается из-под ног, и я падаю.
Не самое приятное ощущение. Непонятно даже, откуда и почему взялось.
– Понятно, – сказал наконец Шани, закрывая папку с протоколом. Будем считать, что Заступник завещал быть милостивым к ближнему, и сегодня юная ведьма легко отделалась. – Коваш, снимайте ее и тащите в камеру. Тело старухи уже доставили на вскрытие?
Коваш утвердительно качнул головой и принялся снимать ведьму со станка. Вопросов по поводу несоблюдения процедуры допроса он не задавал, будучи искренне убежденным в том, что начальству лучше знать, какой подход избрать к ведьме. Дина безучастно смотрела в сторону, и Шани словно прочел ее скомканные усталые мысли: это все потому, что я рыжая. Никогда мне не везло.
В коридоре его встретил архивариус Картуш – маленький и жалкий, с перевязанной головой и свежим синяком под глазом. Когда-то дорогой, а теперь уже изрядно заношенный плащ был накинут поверх незатейливого домашнего одеяния. Архивариус кинулся к инквизитору и упал на колени, загораживая проход.
– Моя Дина, – причитал Картуш, – моя девочка!.. Ваша неусыпность, всеми святыми клянусь, она не ведьма. Она ни в чем не виновата!.. Пожалуйста, помогите нам…
Из рукава его плаща словно случайно вывалился тряпичный сверток. Светлая ткань развернулась, и Шани увидел «Семь юдолей скорби» – бесценное издание еще языческих времен и в отличном состоянии – даже позолота на корешке не стерлась, а некоторые листы, судя по всему, так и не разрезали.
Настолько дорого жизнь ведьмы ни разу не выкупали. Шани подхватил архивариуса под мышки и осторожно поставил на ноги.
– Картуш, успокойтесь, пожалуйста, – произнес он как можно более спокойно и мягко. – Что у вас с головой?
Архивариус слепо дотронулся до перевязки, словно никак не мог взять в толк, что Шани имеет в виду, но потом вроде бы опомнился, и его заполошеный взгляд относительно прояснился.
– А, это… Это меня Гнат приложил, когда я дочку закрывал. Ваша неусыпность, она ни в чем не виновата. Я жизнью клянусь, душой своей клянусь, – архивариус дрожал от волнения и то сплетал пальцы в молитвенном жесте, то опускал руки. Он, похоже, даже не понимал, где находится и что говорит. – Дина у нас одна, мы бы знали, если что-то такое, если какое-то ведьмовство… Я бы не знал, так мать бы точно…
