– Не знаю. Мы с вами не разговаривали с начала зимы, – она шмыгнула носом и опустила голову еще ниже.
Да она плачет, внезапно понял Шани и поднялся с кресла. По щекам Хельги действительно стекали слезы. Нахмурившись, она провела по лицу рукавом и сказала:
– Ну вот. Простите меня, я не должна…
Шани вздохнул и обнял ее. Хельга уткнулась влажным горячим лицом ему в грудь, и он внезапно подумал, что внешний и внутренний миры готовы рухнуть и похоронить его под обломками.
* * *
Судебные заседания инквизиции всегда привлекали значительное внимание горожан. Особенных развлечений, к тому же бесплатных, у жителей столицы было не так уж и много, поэтому посмотреть на суд над ведьмой всегда собиралась уйма народа. Зрелище действительно было и впечатляющим, и поучительным; сидя на скамье обвинителей, Шани постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды зрителей, толпившихся на балконе и в дверях. Академиты из инквизиторской коллегии, нарядившиеся в торжественные бело-красные мантии, выглядели строго и при этом эффектно, а Хельга, которая вызвалась в помощницы декана и сейчас сосредоточенно раскладывала документы в нужном порядке, казалась самим воплощением правосудия. Шани заметил, что несколько девиц из простонародья, едва не падая с балкона, натуральным образом строили ей глазки. Хельга смотрела на них исподлобья, и эта холодность со стороны красивого юноши распаляла девиц еще больше. Они даже посылали ей воздушные поцелуи, на которые Хельга только хмурилась, отводя взгляд.
Никакой защиты ведьмам не полагалось. Раньше она, разумеется, была, но сорок лет назад Младич, тогда еще энергичный и безжалостный, обвинил адвокатов в пособничестве еретикам, так что в судебный протокол были внесены соответствующие изменения. Шани смотрел, как свидетели занимают места в своем ряду, и думал, что у Дины Картуш нет никаких шансов против этой дружной компании. Сыновья покойной, соседи, два каких-то ухмыляющихся молодчика – все они были настроены уничтожить рыжую. Шани и сам мог бы оказаться среди них, вот только цвет волос – слишком слабая улика. Вообще не улика. Табуретка скользила под ногами, готовясь упасть; Шани сцепил пальцы и стал молиться.
В Бога он не верил. Молитвы просто помогали ему сосредоточиться и обрести внутреннее равновесие, а большего от них и не требовалось.
Дину привели в зал суда последней и усадили на лавку. Рядом с ней встали два охранника – такие свирепые и так серьезно вооруженные, словно насмерть перепуганная рыжая девчонка, дрожавшая от ужаса, могла бы тут разорвать всех голыми руками. Сквозь прореху в рукаве скварны, ритуального обвинительного халата, виднелись кроваво-черные пятна синяков, оставленные вчерашними клещами. Шани поднялся со скамьи обвинителей и подошел к Дине.
Растрепанная и измученная, она едва не падала в обморок от страха и посмотрела на него так, как могло бы смотреть загнанное в ловушку животное. Ведьмы и раньше смотрели на него с тем же выражением смертной муки, но сейчас ощущения были немного другими – он даже не мог сказать точно, какими именно. Он словно чувствовал, что Дине суждено сыграть определенную роль в его судьбе – не сейчас, конечно, а намного позже.
Все-таки надо было зайти к ней раньше. Просто побыть рядом, поговорить, утешить…
– Доброе утро, девица Картуш, – мягко сказал Шани, присаживаясь на скамью рядом с ней. – Как вы?
От девушки разило спертой тюремной вонью, но больше всего – страхом. Паническим ужасом умирающего животного на бойне.
– Рука… болит, – хрипло прошептала Дина. Шани сочувствующе кивнул.
– Жалобы на дурное обращение есть?
Дина отрицательно качнула головой. Даже если жалобы и были, то что они смогли бы поменять? Убрать крыс и вшей из камер? Смягчить злобу тюремщиков? Шани и сам понимал, что задает эти вопросы просто для проформы, и Дина понимала, что не будет рассказывать ему о страшной ночи в тюрьме и о том, о чем она думала и плакала, лежа на грязной скамье и глядя в потолок.
– Суд будет к вам справедлив, – пообещал он и отправился на свое место. В это время по условленному знаку вскричали трубы, и в зал вошел судья. Заседание началось.
Служитель ударил в небольшой колокол, призывая собравшихся к тишине и порядку. Зал умолк. Шани взял свою папку и вышел на помост обвинителя, поймав среди зрителей невидящий мертвый взгляд архивариуса Картуша.
– От имени инквизиции и честного аальхарнского народа я обвиняю эту женщину, Дину Картуш, в колдовском нечестии, напущении смертной порчи на почтенную лекарицу Маню и еретическом безверии, – весомо произнес он. Дина вскрикнула, словно раненое животное, и закрыла лицо ладонями. – Мы выслушаем свидетелей и показания инквизиционной коллегии и придем к справедливым выводам.
Свидетелей было много. Одной только Маниной родни пришло больше двух дюжин. Судья вызвал старшего сына, который долго и в подробностях рассказывал о том, сколько вреда причинила Дина их семейству. Упоминался тут и порошок из костей заложного покойника, который злодейским манером подсыпали под порог, чтобы страждущие обращались к другой лекарице, и отвар из крыльев летучих мышей, отловленных в Ипатьеву ночь, чтобы Маню одолела боль в суставах, и даже свеча из жира повешенного душегубца, которую проклятая ведьма однажды подарила старухе, а та по доброте душевной и неведению приняла. Казалось, зрители внимали рассказу не дыша, с открытыми от удивления и испуга ртами, не забывая время от времени сплевывать на сторону и обводить лица кругами, чтобы отогнать нечистого. Никто не сомневался, что злокозненную тварь следует сжечь прямо сегодня – можно даже из зала суда не выводить. Шани выслушал свидетеля, сделал какие-то пометки в своих бумагах и спросил:
– Позвольте осведомиться, уважаемый Груш, а чем порошок из костей покойника отличается от порошка для травления крыс?
«Уважаемый Груш» только глазами захлопал и выдавил из себя нечто невнятное. Шани улыбнулся.
– На вид они совершенно одинаковы. Даже я вот так сразу не различу, а у меня все-таки есть в этом кое-какой опыт. Требуется лекарский анализ, и это дело не одного часа. Вы его проводили?
В зале раздались смешки.
– Далее. Отвар из крыльев летучей мыши. Вы сами видели, как обвиняемая его варила? Как это происходило и где?
Внятного ответа не последовало. Груш помалкивал, постепенно понимая, что сболтнул лишнего. Шани торжествующе улыбнулся и задал третий вопрос:
– Если вы видели свечу из жира повешенного, сильнейший предмет малефиция, то почему не донесли об этом сразу? Почему позволили вашей матушке принять сей злокозненный дар? Либо вы покрываете ведьму, либо тут кто-то очень сильно врет.
Зрители в зале уже хохотали в голос. Архивариус Картуш тоже слабо улыбнулся. Хельга смотрела на Шани с таким восторгом, словно он был не человеком из плоти и крови, а небесным духом.
Ненадежного свидетеля отозвали, и тот, со стыдом опустив голову, сел рядом с братьями, интересуясь тем, какое наказание инквизиция дает за лжесвидетельство в суде. Судья постучал по столу молоточком и вызвал нового представителя обвинения: темноволосого красавца-усача в дорогом камзоле и плаще на меху. В зале тотчас же заинтересованно зашушукались: девицы и дамы любопытствовали по поводу семейного положения столь привлекательного в матримониальном отношении свидетеля. Сокрушитель женских сердец смущенно рассказал, что в прошлом году хотел достойно посвататься к Дине, но она…
