б МАРТА (21 ФЕВРАЛЯ) 1904 ГОДА, 18:35.
ВОСТОЧНО-КИТАЙСКОЕ МОРЕ.
ПЛАВГОСПИТАЛЬ «ЕНИСЕЙ».
Великий князь Михаил Александрович.
Сознание медленно выплывало из тумана. Первое, что я ощутил, когда очнулся, это была невероятная тяжесть, лежащая на груди, будто огромная чугунная плита. Хотелось столкнуть ее, но не было сил. Каждый вздох давался с трудом. Потом в оглушающей ватной тишине прорезались невнятные звуки. Я прислушался. Прямо над моим ухом что-то тикало и попискивало.
Так я и лежал, то частично приходя в себя, то проваливаясь в забытье. Думать совершенно не хотелось. Потом, во время очередного возвращения сознания, мне все-таки удалось разлепить слипшиеся веки. Я увидел белый потолок и льющийся с него неземной белый свет. Чуть опустив взгляд, я заметил, что возле моей постели, завернувшись в белый халат, накинутый поверх черного адмиральского мундира, сидит Сандро собственной персоной.
И тут я вспомнил всё. Корабль-ловушка, шлюпки, какие-то люди с оружием в руках, лезущие на борт «Сметливого». Крейсер под британским флагом, выстрел, взрыв, боль и темнота. Я еще подумал: «Наверное, я мертв и в раю. Вот ты и доигрался, мальчик, всё, больше у тебя не будет ничего».
Еще раз посмотрев на Сандро, я моргнул, думая, что от этого наваждение исчезнет. Ведь откуда в раю взяться живому и здоровому Сандро. Наваждение не исчезло, совсем наоборот — оно заметило мои моргания и приложило палец к губам:
— Тсс, — сказал призрак, — молчи, профессор сказал, что тебе вредно говорить.
И тут мне стало так обидно… Ну вот, думал, что отмучился, а теперь всё начинать сначала. А тут еще это ранение, месяцами лежать на койке, смотреть в потолок. Судя по тому, что я совершенно не чувствую своего тела, то приложило меня очень сильно. Может быть, я даже останусь парализованным на всю жизнь? Последняя мысль меня очень сильно напугала. Никому не хочется годами лежать бесчувственным бревном и ждать конца. Но если я в плавучем госпитале «Енисей» у пришельцев из будущего, то у меня есть шансы. Маленькие, но есть.
Сергей как-то рассказывал про пришитые руки и ноги, и про людей, которые стали ходить, после, казалось бы, безнадежных травм. Я решил отложить выяснение этого вопроса на потом. И обязательно надо будет переговорить с этим самым профессором. А как мне сейчас говорить, я кончиком языка пошевелить не смогу. Я закрыл глаза и снова провалился то ли в забытье, то ли в сон.
ДВА ЧАСА СПУСТЯ.
ТАМ ЖЕ.
Следующий мой приход в сознание уже больше был похож на полноценное пробуждение. Онемение почти прошло, и к своей огромной радости, я даже смог чуть-чуть пошевелить кончиками пальцев. Язык хоть и ощущался во рту раздувшимся вареником, но тоже начал понемногу шевелиться. Сандро по-прежнему сидел у моей постели. На этот раз он, видимо чтобы убить время, увлеченно читал какую-то затрепанную книгу. На обложке крупными буквами было написано «Порт-Артур». Именно так, без твердых знаков на конце. Я тихонько кашлянул, и Сандро перевел взгляд на меня.
— Ну, Мишкин, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Живой пока, — прохрипел я, — как там наши дела?
Очевидно, он всё правильно понял, потому что ответил:
— Там — всё в порядке, иначе бы мы с тобой не говорили. Сейчас допрашиваем тех мерзавцев, что устроили эту провокацию. По счастью, людям полковника Бережного удалось взять живыми всех британских главарей. Открываются такие ужасные тайны, что мне приходится докладывать Ники даже не ежедневно, а чуть ли не ежечасно. Да, у нас новость — мы почти воюем с британцами.
— Что значит почти? — удивился я.
— Ники предупредил всех, в том числе и британцев, что если в любой точке мирового океана британский военный корабль подойдет к русскому военному кораблю на дистанцию артиллерийского выстрела, то наш командир просто обязан немедленно открывать огонь на поражение.
Здесь, на Тихом океане, британским кораблям под страхом немедленного уничтожения запрещено покидать свои базы. Вэйхавэй, Гонконг, Сингапур — под контролем. На Балтике «красная черта» — Датские проливы, тут мы едины с немцами и датчанами. На Черном море наш флот тоже готов вступить в бой при попытке британцев проникнуть в Черное море через Проливы.
Французы в панике, немцы торжествуют. У нас с Германией вот-вот будет союз, который решено назвать Континентальный Альянс. Австрия обиделась на Берлин, и теперь Вена ищет марьяжа на стороне. Союз с Лондоном будет для них чистым самоубийством, но как говорится, «кого Господь хочет наказать, того он лишает разума». Я уже предупреждал Ники, чтоб не лез в балканское болото. Уж больно там мерзкие черти водятся. Простой народ в Болгарии, Сербии, Черногории, Греции искренне стоит на нашей стороне, а вот знать и получившая образование в Европе интеллигенция — это есть наши самые злейшие враги.
— Хорошо, — прохрипел я, — как говорит поручик Никитин, лекцию о международном положении ты мне прочел. Спасибо. Приятно знать, что из-за тебя твой родной брат готов объявить войну самой могущественной стране мира. Теперь скажи мне, что там с Ольгой?
— С ней всё нормально, пьет микстуры, — ответил Сандро со вздохом, — дышит соленым морским воздухом, лечит расшатанные нервы. С Ириной она рассталась, теперь вместо той какая-то кореянка из нового персонала. Ходит за Ольгой, как за дитем малым. Профессор сказал, что это совсем не несчастная любовь к твоему Сергею, точнее не только эта любовь. Ей бы нормального мужа, чтоб делал ей по ребенку в год, и она была бы счастлива.
А от кузена Ольденбургского детей ждать бесполезно. Знаешь, этим случаем уже заинтересовались и Ники, и ваша мама. Дескать, не оскорбил ли чем твой боевой друг Сергей твою сестру. Только всё гораздо сложнее.
Мне профессор по секрету сказал, что наша Ольга, несмотря на ее замужество, до сих пор девственница. Этот ее, с позволения сказать, супруг всё больше с содомитами развлекается. Ну, а ты что скажешь? Только учти, что дело это почти государственное.
— Сергей — он гордый, — тихо прошептал я. — В смысле оскорбления, так там всё совсем наоборот было. Я видел. Это Ольга за ним бегала, а он с ее компаньонкой-бесприданницей сошелся. Говорит: «Моя фамилия Никитин, и я никогда не стану господином Романовым».
— Да-а-а, — протянул Сандро, — другие бы на его месте в лепешку разбились. Бедный поручик и царская дочь…
— Он не просто бедный поручик, — прошептал я, — не забывай об этом, Сандро.
— Да не забываю я, не забываю, — ответил он. — Как тебе такая новость: сегодня утром во время прогулки Ольгу видели мило беседующей с известным тебе полковником Бережным. А потом они завтракали за одним столиком.
— Сплетник, — сказал я. — А вообще-то Бережной — это тот, кем станет Никитин через пятнадцать-двадцать лет службы. Матерый волчара, Акела из сказки Киплинга. Он здесь второй человек после адмирала, крепко стоит на ногах. Кроме того, он не настолько стар и еще способен дать ей возможность прочувствовать себя женой и матерью. Но, Сандро, давай постараемся освободить Ольгу от пут прежнего брака и дадим ей право самой решать — выходить ли ей вообще замуж, и за кого.
