– Заткнись, Фортис!
Мне не нравится то, каким тоном он говорит. Как будто все имеет один вес и ничто не значит больше, чем другое. Этот цветок красный. Этот человек мертв. Для него все это всего лишь слова. Наверное, все мерки таковы, предполагаю я.
– Но они просто хотят кое о чем с тобой поговорить. Так что меньшее, что ты можешь сделать, это войти и съесть одно-два печенья и выпить чая.
Я понемногу начинаю различать лица в толпе. Та женщина с площади, что продавала сласти. Старик, помогший мне купить питье у красной телеги. Женщина, продавшая нам напиток. Даже несколько стариков из Общества Благожелателей стоят здесь же в толпе. Я узнаю их зеленые ватные куртки.
Странно видеть здесь всех их – некое пестрое сборище потерянных душ во дворе разрушенной церкви посреди водоворота Хоула.
– Один глоток, – говорит Лукас, и это решает все.
Мы с Лукасом следуем за Фортисом и входим через огромную дверь в то, что некогда было церковью. Я бросаю последний взгляд на Богоматерь, но она не произносит ни слова. Однако, словно подавая некий знак, ее небесный нимб превращается в облачный.
Я говорю себе, что не следует верить знакам, и позволяю тяжелой двери захлопнуться за моей спиной.
Но это ложь.
Потому что знакам я верю.
Внутри церкви никакой церкви нет. На самом деле это здание – кафедральный собор или когда-то было кафедральным собором. Потолок взмывает вверх, помещение словно расширяется, пока я наконец не осознаю, что мы вошли с другой стороны. Я стою, глядя вдоль центрального прохода в апсиду, где стены крестообразно разрезают пространство. Как в нашей миссии, только в сто раз больше. Я вижу, что здесь все просторно и величественно. Остатки чего-то вроде позолоты, в глубине – резная усыпальница. Я представляю, что некогда здесь стояли ряды скамей, заполненные молящимися людьми. Не животными, с улыбкой думаю я.
Если бы у них тут были свечи, я бы зажгла одну в память Рамоны-Хамоны.
Но сейчас скамей нет, есть лишь ряды коек. Столы, на которых расстелены карты. Группы ребятишек и взрослых людей тут и там. И здесь тоже царит своего рода хаос, как на рыночной площади, и в торговых рядах, и в самом Хоуле.
Только стены хранят молчание. Огромные квадраты камней неподвижны, а мы рядом с ними так малы.
Фортис ведет меня в какую-то нишу, где на полу расстелен толстый ковер и разбросаны вышитые подушки. Полосы шелковой ткани с ярким рисунком свисают сверху, прикрывая вход, который на самом деле – просто брешь в стене. Я позволяю себе сесть рядом с Лукасом перед низким столиком, уставленным искусно сделанной медной чайной посудой. К чаю прилагается блюдо довольно сухих с виду печений.
Фортис устраивается напротив нас.
– Спасибо, что пришел, приятель. Я был удивлен, получив твое сообщение.
– В самом деле? После того, как ты явился к нам? И что же удивительного в том, что мне захотелось нанести ответный визит?
– Твое любопытство меня не удивляет. Куда более удивительно то, что ты смог отправить мне весточку. Я не из тех, кого легко отыскать.
– Кстати о визите, а как ты вообще нашел это место? – спрашиваю я, с подозрением глядя на Лукаса.
– Я расспрашивал, – пожимает он плечами.
– Расспрашивал кого? – не отстаю я.
– Так, всех вокруг.
Он смотрит на Фортиса, и тот усмехается:
– Я постарался оставить несколько намеков. Эта проклятая программа, твой дружок в Посольстве… Черт знает как трудно было ее взломать, но это моя лучшая работа, пожалуй.
– Ты говоришь о Доке?
Конечно, это должно быть так. Лукас просто не мог ничего сказать кому-то другому. Он должен был попросить Дока выследить Фортиса.
Я поворачиваюсь к Лукасу – просто не могу удержаться.
– Нечего тогда и удивляться, что люди в точности знали, где мы находимся весь день. И ясно, почему появились солдаты и убили старика, с которым я разговаривала. Я не знаю, как работает вся эта справочная система в Посольстве, но наверняка же если что-то известно одной ее части, то и все остальные части тоже это знают.
– Нет, это был не Док. Он куда умнее. Ты не знаешь его так, как я. – Теперь в голосе Лукаса звучит вызов.
– Он не умный. Он даже не человек.
Не знаю почему, но уже в третий раз за этот день я чувствую, как начинаю моргать, смахивая горячие, жгучие слезы.
– Это, милая, всего лишь вопрос семантики. – Фортис наполняет свою чашку.
– Док ничего бы не сказал обо мне!
Лукас хватает нечто вроде сладкой булочки и запихивает в рот.
– И ты знаешь, почему это так?
– Он Док!
Фортис поднимает чашку. Это некий тост.
– Мне кажется, что это верно относительно старого ублюдка.
Он опустошает чашку. Я подозреваю, что это вовсе не чай.
– Технически это не может быть верным, поскольку термин «ублюдок» широко используется в жаргоне применительно к ребенку, рожденному вне законного брака. – Знакомый голос исходит от Лукаса, который нажимает какую-то точку на черном кожаном браслете, который он носит на запястье, скрывая свои метки. – Я не был рожден вне брака, не был ребенком и, если уж на то пошло, вообще не был рожден в традиционном смысле этого слова.
– Док?!
– Да, Дол.
– Так ты все это время был здесь?
– Строго говоря, нет. Если под «быть здесь» ты подразумеваешь физическое присутствие. Я на самом деле ни здесь, ни там. Так можно выразиться на разговорном языке.
– Ох, приятель, ты меня утомляешь! – Фортис поднимает чашку в сторону бестелесного голоса. – Cogito ergo sum
[9]
, приятель. Cogito ergo sum.
– Спасибо, Фортис.
– Лукас носит тебя на себе? – Это звучит глупо. Но я не против.
– Это переносное устройство. А в ухе у меня наушник. Я же говорил тебе. Он что-то вроде моего телохранителя. Как, ты думаешь, я весь день находил дорогу? Откуда я всегда знаю, где найти тебя?
– Просто ты умный. И подвижный. Просто ты уже бывал в Хоуле, а я никогда не бывала.
Я продолжаю упрямиться. Мне не нравится осознавать, что именно происходит вокруг меня.
Но тем не менее, вопреки всему, мне нравится Док, – и при этом какая-то часть моего «я», глубоко внутри, не знает, что я чувствую по отношению к Лукасу. Сразу многое, думается мне. Я просто не могу разобраться, что из всего этого имеет наибольшее значение.
Фортис откидывается на подушки:
– Если вы, влюбленные пташки, дадите мне возможность кое-что сказать, я, пожалуй, смог бы вам помочь.