Тима кивает. Она ничего не говорит, но я знаю, что она думает. У нас есть некая цель. Мы имеем какое-то значение. Мы можем что-то сделать, даже если кому-то всего лишь кажется, что мы можем это сделать.
Ро мрачнеет:
– Значит, мы должны просчитать наш следующий ход. Потому что он нам предстоит. Кто бы нас ни создал, он создал по какой-то причине. И нам нужно только разобраться, что это за причина.
Ро многозначительно смотрит на меня. Он хочет, чтобы я рассказала Тиме о том, что мы видели возле Иконы, и я намерена это сделать. Хотя по-прежнему не вижу в том никакого смысла.
– Но почему именно Посол? – говорю я. – Зачем бы ей захотеть создавать нас, когда и ей, и всему Посольству только того и хочется, что управлять нами? Мы для них угроза. Мы всегда были угрозой.
Я думаю о сегодняшнем дне. Мы единственные Дети Икон, насколько нам известно. Только мы можем противостоять Иконам и Дому Лордов.
– Может быть, они боялись, что мы все кончим тем, что окажемся в рабстве. Может быть, они – или кто-нибудь из них – скрывали свои истинные цели. И они подготовили нечто вроде тайного запасного варианта, на тот случай, если Тот День будет не таким, как предполагалось. На тот случай, если явятся Курьеры и разрушат весь наш мир. – Тима говорит медленно, но мои мысли несутся стремительно, в том же темпе, что и мысли Тимы.
– Так оно и вышло… – бормочет Ро.
– Но кто? – спрашиваю я, хотя уже знаю, что ответа у Тимы нет.
И никто из нас не знает ответа, пока не знает. Но мы его найдем.
– Вы все с ума посходили вместе с ней, – говорит Лукас.
Я касаюсь его руки:
– Лукас… Она права.
Лукас не желает ни на кого смотреть.
Тима вскидывает руки:
– Но ведь для вас неважно, что именно я говорю, так? Это нелогично. Вы просто не хотите меня слушать, вы даже ее не хотите слушать!
Мне требуется чуть ли не целая минута, чтобы сообразить: Тима говорит обо мне.
Лукас смотрит на меня и качает головой:
– Ты неправильно мыслишь. Ты видишь то же, что вижу я, но ты не понимаешь. Никто из вас не понимает.
– Так объясни. Помоги мне понять, Лукас.
– Нет смысла. Ты не в себе, ты сумасшедшая. Вы все сумасшедшие. Я не желаю никак в этом участвовать.
Лукас прав. Я действительно чувствую себя не в себе.
Я ощущаю множество всего, но безумие в это число не входит.
* * *
В эту ночь я не могу уснуть. Я боюсь, что, если засну, мне начнут сниться сны. Я боюсь, что, если мне начнут сниться сны, я увижу Тот День. Только теперь я уже знаю, как выглядят Иконы, знаю, как они ощущаются, и знаю, что мне не пережить такого сна.
В эту ночь я беззащитна. В конце концов я засыпаю, сидя в постели, щипля себя за руки, пытаясь остаться бодрой.
И мне снится Тима.
– Тима?
Я вижу лишь дверь ее комнаты, и дверь запирается и отпирается, как будто Док продолжает шутить с ней. Тима стоит спиной ко мне, тонкая, как тростинка, тонкая, как всегда. Ее плечи остры, словно лезвия, и бледны, как лунный свет.
От них падает тень, и я наблюдаю за тем, как она меняется у меня на глазах.
По Тиме движутся нити, сплошь, как вены, как вода. Ручейки ярких цветов спадают с ее плеч, словно эполеты. Тима поднимает руки и прижимает их к затылку.
Она кричит. Брут лает.
Стежки прокалывают кожу Тимы ровно, быстро. Сотни стежков. Тысячи. Еще больше.
– Тима, – повторяю я. – Что происходит?
Она издает странный звук, как будто задыхается. И поворачивается ко мне. Я вижу, что ее горло прошито ярко-красной нитью, от уха до уха под подбородком. Новый рисунок.
– Мне это не нравится, Тима. Меня это пугает.
Стежки умножаются, разрез становится глубже. Глаза Тимы широко раскрыты, она едва дышит. Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ее горлу. И тут вижу, что это вовсе не красная нить.
Это кровь.
Мои руки покрыты кровью.
Я открываю рот, чтобы закричать, но не могу, потому что мой рот забит нитками, голос не может прорваться наружу. Из меня тянется бесконечная красная нить. Я задыхаюсь, я пытаюсь выплюнуть ее, мой желудок судорожно сжимается.
Я все еще пытаюсь вернуть себе голос, когда осознаю, что кто-то стучит в дверь.
* * *
– Я совершил ошибку, Дол.
Именно это говорит Лукас в тот самый момент, когда входит в мою дверь. Стоит глухая ночь, и я с трудом соображаю, кто он такой, и где мы находимся, и почему мы здесь…
– Что?
– Ты должна выслушать меня. Я рассказал матери о Фортисе и обсерватории. И о нас. Все рассказал.
Слова ударяют меня и ложатся в ряд – ужасающий, понятный ряд.
– Что ты хочешь сказать? Что значит – рассказал матери?
– После всех тех разговоров о том, чтобы объединиться с Фортисом и бунтовщиками, после безумной теории заговора, которую придумала Тима, мне совсем не хотелось, чтобы ты… чтобы мы кончили тем, что ввязались в самоубийственное предприятие.
– Ты шутишь? – Но я знаю, что это не так.
– Я подумал, она должна знать, как поступить. Но она словно с ума сошла. Начала кричать, плакать, загнала меня в свой кабинет и заперла. Я не знаю, что было потом, хотя и слышал, как она говорила что-то о тюрьме.
Лукас не смотрит на меня, не смотрит мне в глаза.
Тюрьма. Посольский карцер. Лукасу не нужно объяснять мне, что это такое.
– Вы должны убраться отсюда. Я найду Тиму, а ты позови Ро. На дальнейшие разговоры у нас нет времени.
– Но почему, Лукас? Зачем ты это сделал?
– Я говорил тебе. Я должен был. Я не собираюсь просто сидеть и смотреть, как Фортис навлекает гнев Лордов на весь город. Ты думаешь, что уже видела худшее. Ты не знаешь, каковы они. Ты ничего не знаешь.
– Лукас, я была рядом с тобой там, в парке. И знаю то же, что знаешь ты.
Лукас говорит быстро, сбивчиво:
– Нет, не знаешь. Ты не видела Пентагона. Ты не видела их корабль-носитель. Не видела, каких он размеров, какой он мощный, не знаешь, что в его власти…
– Лукас… – Мои мысли стремительно бегут вперед.
Его мать все это знает.
Посол знает.
– Тебе кажется, что Икона, которую мы вчера видели, – это и есть самое худшее? Ты думаешь, если уничтожить эту… штуковину… что-то изменится?
Вид у Лукаса больной и несчастный.
– Пожалуйста, Лукас…
Мне нужно подумать, но нет времени. И я не представляю, что делать.
