* * *
Мы не возобновляем разговора до тех пор, пока не видим впереди лодку Фортиса – ну, по крайней мере, ту лодку, которую он позаимствовал у охраны. Над нами воздух перекрещивают прожектора, разрезая ночь с лазерной точностью.
Я стараюсь не смотреть на пристань, где лицом вниз лежат два солдата, прямо в пене набегающих волн.
– На войне как на войне, – мрачно произносит Фортис.
Он идет по мелководью, по камням, невдалеке от того места, где мы с Ро стояли вчера.
– Вперед! Поспешите, они движутся быстро и их очень много. Они быстрее нас и, к несчастью, лучше вооружены.
Фортис уже в ялике – машет нам. Полы его длинной куртки полощутся на ветру. Ро прыгает в лодку, едва не опрокидывая ее. Я карабкаюсь сначала на камни, потом тоже забираюсь внутрь и сразу осторожно отползаю от борта. Тима и Лукас стоят на берегу.
– Ты идешь? – Тима смотрит на Лукаса, потом на нас.
Он не произносит в ответ ни слова.
– Лукас?
Он качает головой:
– Нет, я не пойду с вами.
Тима кивает.
– Мне очень жаль, – говорит Лукас.
Она бросает на него долгий взгляд, ее серебристые волосы разлетаются на ветру.
– Я понимаю. Но я должна идти.
Тима тянется к Лукасу, чтобы поцеловать его в щеку, а он неловко обнимает ее. Они прижимаются друг к другу, всего на мгновение, но мне приходится отвернуться. Это нечто очень личное, а значит, мне не нужно этого видеть. Или чувствовать.
Может быть, они куда больше похожи на Ро и меня, чем я думала.
Я протягиваю руку Тиме, и Тима принимает ее. Мы не подруги, но и не враги. Больше не враги.
Я тяну ее, помогая забраться в лодку, а Тима через мою голову кричит Лукасу:
– Позаботься о Бруте! Ради меня…
И слышу, как он отвечает:
– Обещаю!
Брут. Только в этот момент я осознаю, что, теряя Лукаса и собаку, Тима теряет единственную семью, какая у нее когда-либо была.
Я оглядываюсь на Лукаса. Его серо-зеленые глаза встречаются с моими серо-голубыми.
Мы не прощаемся. Мы не можем.
Но, очутившись в лодке, я чувствую Лукаса, его как бы тянет обратно, в форт. Именно в этом схожи наши различные пути.
Моя мать могла остаться в прошлом, но она все равно держит меня по-своему. Его мать живет в настоящем, и она тоже держит Лукаса.
Так что мне остается лишь уйти. Это все, что я могу сделать.
Лукас выглядит таким маленьким на пустынном берегу, и он становится все меньше по мере того, как мы удаляемся.
* * *
– Ты это серьезно говорил… Я хочу сказать, насчет моей смерти?
Я пробираюсь по лодке, пока не оказываюсь рядом с Фортисом. Так близко, насколько позволяют мокрые скамьи.
Тима пристально смотрит назад, на Санта-Каталину. Ро – в другую сторону, на Портхоул.
Фортис не сводит взгляда с береговой линии, одной рукой управляясь с мотором, пока говорит:
– Я это проделал, правда давно. Чертовски трудно, с учетом того, как много у Посольства способов выследить кого-либо. Твои цифровые характеристики, они же везде! Но Хакс может это сделать. Он уже справлялся с такой задачей.
– Один раз? – спрашиваю я, глядя на Фортиса.
Тот кивает:
– Я уже говорил, ты не сможешь быть свободной. Нет, пока не умрешь.
– Ты так легко говоришь.
Фортис поднимает руку, показывает мне запястье. На нем я вижу кожаный браслет, точно такой же, какой носит Лукас.
– Так ты… – Я показываю на кожаную полоску.
Фортис снова кивает:
– Это одно из моих первых изобретений. – Он чуть повышает голос, обращаясь к запястью: – Что скажешь, Хакс? Можешь подогнать все детали?
– Да, Фортис.
Глядя за борт лодки, на темные воды, я думаю о том, как много раз была близка к тому, чтобы цифровые сведения о моей смерти стали настоящими. Та сбившаяся с пути пуля могла настигнуть меня вместо старика-предсказателя. Икона могла убить меня вместо парнишки у изгороди. Я вполне могла бы даже утонуть вот в этих темных водах, погружаясь все глубже и глубже, пока меня не поглотили бы холод и тишина.
Мне повезло, что я умру не по-настоящему. Кто знает, что ждет меня впереди?
Я отгоняю эти мысли и возвращаюсь к реальности. Я так держусь за скамью, что у меня побелели костяшки пальцев.
– Сколько времени это займет, Хакс? – Вид у Фортиса мрачный.
– Долория умрет через четыре минуты. Это отразится в данных.
В борт лодки ударяет волна, и я еще крепче вцепляюсь в скамью.
– Отлично…
– Кстати, в качестве покойной, каким бы ты предпочла видеть сообщение о твоей смерти? Как некую героическую историю? Или пусть это будет смерть в сражении? Чтобы тебе досталась вечная слава воина, как в Древней Греции?
Я секунду-другую размышляю:
– Нет, что-нибудь попроще.
Простая смерть простой девчонки из поселения грассов.
– Возможность выбора велика, – учтиво сообщает Хакс. – Казнь на электрическом стуле. Отсечение головы. Утопление, что, я уверен, выглядит наиболее подходящим.
Я рассматриваю все варианты по очереди, и меня захлестывает волна чувств. Я не отвечаю.
– Я включу в цифровой отчет запись о твоей нагрудной сумке. Мы найдем ее на месте происшествия. Говоря цифровым языком.
Я не знаю, что сказать.
– Пожалуй, спасибо.
– Хорошо. Я понимаю. Это сарказм. Рассуждения о прекращении человеческой жизни считаются неприятными для людей.
– Именно так. – Я поворачиваюсь к Фортису. – Вот еще что. Почему именно я? Почему ты сказал, что я значу больше, чем остальные?
– Ты еще не сообразила? – (Я качаю головой.) – Просто подожди. Ты поймешь, Долория Мария де ла Круз. – Он усмехается, но его глаза серьезны. – Есть нечто такое, что ты несешь в себе. Наиважнейшее. То, что, как я надеюсь, спасет всех нас.
В моем сознании снова вспыхивает образ старого предсказателя и то, что он говорил о некоей девушке. О той, которая только и имеет значение, но это не я. Я выбрасываю ее из головы, потому что в этой лодке, в этом заливе нет места для чего-либо другого.
– И именно поэтому я должна умереть?
Фортис ничего не поясняет, просто продолжает:
– Они тоже это знают… или узнают вскоре. А когда узнают, то не остановятся, пока не найдут тебя. Поверь мне, малышка Грасси.
Доверься мне, Дол.
