— Ну так и сбросил бы их по дороге в какое-нибудь болото.
— Да не сообразил в горячке! — с отчаянием воскликнул Рыжков. — Эшелон — вот он, перед глазами, как на ладони, решил с толком фугаски использовать. Азарт разобрал, понимаешь? Думаю, врежу гадам — и ходу.
— И что, попал? — осведомился Дивин, стараясь не смотреть на товарища.
— Попал, — уныло отозвался старший сержант. — Два вагона точно в клочья разнес. И путь наверняка повредил. Что теперь со мной будет, как считаешь? — с тревогой поинтересовался Прорва. — Малахов сильно злится?
— А ты пойди и сам у него спроси, — посоветовал экспат.
— С ума сошел! — испугался Рыжков. — Что я ему скажу?
— Правду! — жестко ответил Григорий. — И сделать это надо как можно быстрее, пока либо тебя, либо его под трибунал не отправили. Ну чего глазами хлопаешь? А ты подумал, что комэска запросто обвинить можно в трусости, мол, испугался и вышел из боя. Зато ты у нас герой — невзирая ни на что, выполнял поставленное задание. Как тебе такой вариант? Хочешь стать героем?
Прорва ошалело замотал головой.
— Нет? Славно, какая-то капля мозгов у тебя осталась. Тогда иди. А то ведь возможен и другой вариант: ты нарушил в бою приказ командира, и из-за этого погибли сразу два экипажа. Лучше объяснись, Гришка. Будем надеяться, что капитан просто набьет тебе морду и начальство потихоньку спустит дело на тормозах, ведь летать кому-то нужно? Иди давай, чего встал?!
* * *
Дивин оказался прав. Комполка и в самом деле не стал выносить сор из избы. Можно было только догадываться, чего ему это стоило. Но судя по довольному выражению на лице полкового особиста, капитана Карпухина, майор пообещал ему нечто значительное. Такое, от чего в принципе довольно беззлобный, несмотря на принадлежность к столь грозному ведомству, толстячок не смог отказаться. Лично экспат подозревал, что скоро на гимнастерке грузного чекиста блеснет боевой орден, полученный за некие таинственные заслуги.
А Малахов все-таки втихаря начистил Прорве физиономию после собрания, на котором его хорошенько пропесочил комиссар, и потом заставил лично писать письма родным погибших пилотов и стрелков. Рыжков корпел над ними почти целую неделю, а потом еще долго униженно извинялся перед капитаном.
Григорий же с молчаливого одобрения комэска воспользовался случившимся и насел на молодых летчиков с удвоенной энергией, заставляя их снова и снова отрабатывать всевозможные тактические приемы и элементы пилотажа.
— Без отличного пилотирования у вас никогда не будет хороших показателей в стрельбе и в бомбометании! — раз за разом настойчиво втолковывал им экспат.
Сержанты потихоньку зверели, но терпели. Свернутые матрасы на опустевших топчанах, где еще вчера спали их товарищи, как-то не способствовали проявлению отрицательных эмоций по отношению к требовательному наставнику. Тем более, что совсем скоро упорные тренировки принесли свои результаты.
— Я сбил! Честное комсомольское. Сбил! — захлебывался от восторга сержант Челидзе после очередного вылета.
— Врешь, поди, Реваз, померещилось тебе с перепугу, — подтрунивал над разгоряченным грузином кто-то из летчиков.
— Слушай, зачем так говоришь! — встал на дыбы сержант, уязвленный в самое сердце. — Мне не веришь, у товарища младшего лейтенанта спроси!
— Верно, сбил, — подтвердил Григорий, посмеиваясь. — Рассказывай, Челидзе, не стесняйся, заслужил.
— А ты не верил, — торжествующе засмеялся сержант, грозно сверкая глазами на обидчика. Тот шутливо поднял руки вверх, подтверждая полную сдачу позиций.
— Да рассказывай, не тяни! — не выдержал другой пилот.
— Мы на станцию сегодня ходили, — солидно начал грузин. — Всей эскадрильей летали. Там немцы по нам стреляли. Сильно стреляли: все небо в огнях, дыму, трассы красные — настоящий ад. Но я все делал, как замкомэска учил. Сначала со снижением резко в сторону ушел, — Реваз изобразил ладонью, как выполнял противозенитный маневр, — потом перевел машину в пологое пикирование и сбросил бомбы на батарею.
— Погоди, — удивился кто-то, — но если вы станцию штурмовали, то почему ты бомбы на зенитки потратил?
— Он сделал это по моему приказу, — вмешался экспат. — Мы заранее договорились, что Прорва и Челидзе парой атакуют зенитки, давят их, а мы подходим с небольшим опозданием и бьем эшелоны. Говори, сержант.
Тот благодарно кивнул командиру и продолжил:
— Потом я с креном над фрицами пронесся и вижу в боковую форточку, что они разбегаются. Тогда мы со старшим сержантом другие зенитки давить стали. Хорошо били! И эрэсами, и пушками, и пулеметами.
А тут группа подходит. Ну мы сразу в круг стали, на свои места, и такую карусель закрутили! — Челидзе мечтательно прикрыл глаза и щелкнул пальцами. — Сказка! Там повсюду настоящее море огня было. Эшелоны до небес пылали. И паровозы мы не забыли, тоже вдарили.
И тут смотрю, мимо огоньки какие-то проносятся сверху. Стрелок мне кричит: «Мессеры!» Я голову поднимаю, а прямо надо мной кресты! Вот прямо перед глазами, честное слово. Пулемет сзади заработал, он раз, и сбежал. Мы же в кругу, друг друга прикрываем, попробуй к нам сунься! Товарищ капитан отход скомандовал, и все потихоньку на восток тянуть начали. Фрицы злые, не отстают, лезут все равно. «Маленькие» одного зажгли, но к ним еще подкрепление подоспело, и снова началось.
Вдруг «Як» наш прямо перед моим носом вниз сваливается. Я даже испугаться не успел. Провалился и сразу на горку выходит. А за ним «мессершмитт». Сам ко мне в прицел лезет. Весь в пятнах разноцветных, крестах, под кабиной дракон нарисован. И летчик в кабине в чудном таком шлеме.
— Они у них сеточкой специальной сделаны, — авторитетно заметил Рыжков. — Чтобы голова не потела. Хорошая штука, между прочим.
— Ага, — согласился грузин. — Я тогда подождал чуть-чуть, пока «Як» в сторону отойдет, ногой немного направление подправил и на гашетку нажал. Очередь длинной получилась, зато немец сразу на куски развалился!
— Погоди, — задумался один из летчиков. — Получается, что «маленький» тебе фрица специально подвел, чтобы ты его приголубил?
— А почему он так сделал? — снова вмешался Дивин. И сам же ответил: — Да потому что видел, как мы в кругу друг дружке хвосты стережем и нечисть фашистскую отгоняем. Так что, не зря я с ребятами этот порядок отрабатывал, ох не зря! Видишь, Челидзе, а ты ворчал еще на занятиях. Да не оправдывайся, ворчал! Ладно, пойду я, ребята, у меня зверь не кормлен.
Со зверем этим так вышло. Однажды Григорий вместе с другими летчиками ехал в освобожденный нашими войсками городок. Командир полка решил, что пилотам будет полезно посмотреть на местности на результаты своей работы — совсем недавно полк не раз летал на штурмовку расположенных в этом месте окопов и блиндажей гитлеровцев.
Летчики тряслись в кузове полуторки, с интересом разглядывали места недавних боев. Многим из них не часто приходилось видеть, как выглядит война вблизи, на расстоянии вытянутой руки, а не из кабины штурмовика. Тягостное, если честно, зрелище.
