Водитель недружелюбно покосился на него, хлюпнул простуженным носом и ворчливо сказал:
— А что может быть нового? Летают, бомбят, все, как обычно. Главное, ладно бы летали нормально, а то привезут кучу дырок, а ты езди за запчастями. Того и гляди, на немчуру нарвешься. Давеча вон мне весь борт из пулеметов рассадили, а комбат только рожу покривил да велел к утру все отремонтировать. Это ж надо, из говна конфетку ему слепи. Не машина, а горе! — он в сердцах стукнул кулаком по баранке. — Еле ползает. Рейс сделаешь, потом ночь ковыряешься, восстанавливаешь.
— Погоди, браток, — вклинился в его монолог Дивин, — ты мне лучше скажи, потери в эти дни были или нет? Все самолеты с задания вернулись?
— Да вроде все, — равнодушно ответил шофер. — Говорю ж: я или в рейсе, или в мастерской, когда тут за летунами смотреть? — и опять принялся жаловаться на механиков, полуторку-развалюху, черствых начальников. Григорий еще разок попробовал было вытащить из него более интересную информацию, но быстро понял, что дело это бесполезное. Боец жил в своем мире, и волновали его проблемы, до которых, в свою очередь, лейтенанту не было никакого дела. Поэтому экспат решил просто помолчать, пропуская стенания водителя мимо ушей.
Машина тащилась медленно. Часто пробуксовывала, останавливалась, натужно ревела мотором и жалобно громыхала всеми своими сочленениями — того и гляди, развалится на ходу. В кабине гуляли сквозняки, попахивало бензином и маслом. От всего этого у Григория жутко разболелась голова, и когда они, наконец, притормозили у шлагбаума полкового КПП, он решил дойти до эскадрильной землянки пешком, чтобы хоть немного проветриться.
До места добрался, не встретив никого из знакомых. Пилоты, видимо, уже завалились на боковую. А домик начальства Дивин и сам обошел дальней дорогой. Так, на всякий случай. А то, знамо дело, враз припашут какой-нибудь отчет писать. Надо ему это сейчас? Да на хрен не оперлось! Лучше уж завтра, на свежую голову. А сейчас спать!
Толкнул дверь, радуясь предстоящей встрече с товарищами, вошел вовнутрь и…
— Как же так!!! — Григорий с силой врезал по жалобно застонавшей столешнице. — Какого черта, я вас спрашиваю!
— Не кипятись, — тихо попросил Прорва, отводя глаза в сторону. — Мы-то в чем виноваты? Несчастный случай, что поделать. Бывает.
— Мы же с ним с Северо-Западного фронта вместе, — потерянно прошептал экспат. — Из таких передряг выходили. Он ведь меня столькому научил. Летчик от бога! Как же так?!
Капитан Малахов погиб накануне. Не врало, выходит, предчувствие, правильно сигналы посылало. Да только разве в его силах было что-то изменить? Даже окажись Дивин в тот момент на аэродроме, на что бы это повлияло? Руки под падающий самолет не подставишь. И сам вместо товарища за штурвалом не окажешься при всем своем желании.
Комэск в паре с Валиевым летал на разведку погоды. От них зависело, поднимутся ли в воздух другие машины или нет. Но за то время, что «Илы» шли по маршруту, ветер разогнал облака над аэродромом, и Батя принял решение не терять попусту время и скомандовал взлет первой эскадрилье, находящейся в готовности № 1. Штурмовики немедленно ушли на Великие Луки, где наши войска добивали окруженных фрицев и отражали атаки идущих им на выручку гитлеровских частей.
В итоге, когда Малахов с ведомым подлетели к аэродрому, они встретились с самолетами, возвращающимися с задания. И все бы ничего, ситуация привычная донельзя, но вмешался роковой случай. К группе штурмовиков прицепился «Ил-2» из соседнего полка. Молоденький летчик отбился в воздухе от своих, встретил другие советские самолеты и потелепал за ними. Обычное дело.
Вот только заходить на посадку неопытный пилот почему-то начал с противоположной стороны взлетно-посадочной полосы. Растерялся, запутался, не осталось горючего — у кого теперь спросишь? Ко всему прочему, над землей разгулялась небольшая метель, затруднявшая обзор. А навстречу ему в это время заходил Малахов. Который то ли из-за плохой видимости, то ли просто потому, что не ожидал ничего подобного, заметил несущийся ему в лоб штурмовик буквально в последний момент.
Капитан успел еще рвануть ручку на себя и попробовал уйти от столкновения, но приподнявшая нос многотонная махина не имела ни скорости, ни запаса высоты. И поэтому получила удар от другого «Ила», опрокинулась на спину и рухнула на землю. Все летчики и стрелки погибли мгновенно.
— Где их похоронили? — с трудом выдавил из себя экспат, не поднимая головы.
— Здесь неподалеку, — откликнулся Рыжков. — На деревенском кладбище. Я тебя утром провожу, если хочешь.
— Утром? К черту! Где-то у нас фонарь был, — вскинулся Григорий и принялся оглядывать землянку в поисках необходимого ему снаряжения.
— Не глупи, командир, — мягко попросил Катункин. — Нельзя сейчас с фонарем, режим светомаскировки действует.
— И то верно, — вразнобой поддержали его остальные. — Товарищ лейтенант, подождите до утра.
Экспат без сил опустился обратно на скамью. Оттянул душивший ворот свитера и, не глядя ни на кого, глухо произнес:
— Пойду покурю на улицу, душно тут у вас.
Вышел из-за стола, накинул на плечи куртку, сдернул с гвоздя шапку и толкнул скрипучую дверь. Сделал несколько шагов вперед, не разбирая дороги, врезался в какое-то дерево, обхватил его руками и уткнулся лицом в шершавый ствол. В голове тяжело ворочались обрывки мыслей, мелькали картинки из прошлого, а поверх всего стоял улыбающийся Малахов и молча смотрел на него. Просто молчал и улыбался. Такой тихой, немного смущенной улыбкой, будто извинялся перед ним, Григорием. Словно просил прощения за то, что ушел навсегда так по-дурацки, так нелепо.
Дивин вдруг отчетливо понял, что если бы Лешка погиб в бою, то ему было бы гораздо легче это принять. Война есть война, ничего не попишешь — сколько уже товарищей полегло. А скольким еще только предстоит принять смерть. Но случившееся выглядело настолько абсурдным, что просто не укладывалось в голове. И от того на душе было вдвойне тяжелее.
Снег заскрипел за спиной экспата. Григорий повернулся, зло оскалив зубы, решив, что выскажет сейчас все, что накипело, тому, кто поперся вслед за ним. И натолкнулся на усталый, всепонимающий взгляд Хромова. Батя стоял совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
— Мне сказали, что ты вернулся, — тихо произнес майор. — Видишь, горе-то у нас какое. Лучший летчик полка. Сорок семь боевых вылетов. Мы с комиссаром документы давно отправили, со дня на день указ о присвоении звания Героя ждали. И вот… — командир ссутулился и попросил: — Я свои в блиндаже забыл, дай закурить!
Дивин пошарил в кармане куртки, нашел полупустую пачку «Беломора» и протянул Хромову. Тот выудил из нее папиросу, привычно смял гильзу и сунул в рот. Экспат достал самодельную зажигалку, защелкал кремнем, но тот лишь высекал искры и упорно не хотел срабатывать.
— Ладно, брось, — вяло отмахнулся майор, смял в кулаке папиросу и отшвырнул ее в сторону. — Я что приходил. Завтра встанешь на эскадрилью.
