Зря, конечно, она так сказала… Любое произнесенное слово рано или поздно материализуется. На кладбище, среди могильных плит, склепов и памятников, мы как-то неожиданно потеряли друг друга. Сначала отстал Комочков, разглядывая понравившиеся ему изваяния, потом куда-то упорхнула Ксения, словно залетевшая на погост бабочка, а когда я оглянулся, то со мной рядом не было и Маркова – его тоже унесла нелегкая.
Я искал могилу деда, но, кажется, снова заблудился. И лишь после пятнадцатиминутного хождения по погосту мне повезло: я вышел наконец к двум выползающим из земли железным рукам, держащим скрещенные мечи. Мое внимание сразу же привлек букетик полевых цветов, лежащий на холмике. Наверное, его принесла тетушка Краб или кто-то еще – ведь деда в Полынье чтили многие. Но и убили его тоже здесь. Где любовь – там и смерть, подумал я. И еще мне вдруг показалось, что здесь произошли какие-то едва уловимые изменения. Что-то нарушилось после моего первого посещения. Словно бы сам памятник чуть сдвинулся в сторону, накренился.
Приглядевшись внимательней, я заметил, что это действительно так: один из мечей был чуть выше другого. Странно, ведь они были установлены абсолютно ровно. Казалось, что это пытался подняться сам покойник, сбросить давивший его груз сырой земли. И хотя я старался уверить себя, что, скорее всего, это связано с оседанием почвы после грозы, но неприятное ощущение не покидало меня. Так же было и в тот, первый раз…
Скверные шутки преподносит мне воображение на кладбище. Я вспомнил и свое появление в поселке, и то, как вступил в дом деда, и как рассматривал его старый хлам, как изучал тетрадки, как напугало меня незримое присутствие кого-то рядом со мной. Все это было уже тогда, будто кто-то подавал мне какие-то знаки из потустороннего мира, которые я не мог или не желал понять.
Конечно, все его рецепты были средневековым бредом, но разве сейчас – все мы – не живем в том же Средневековье? И хорошо еще, что вообще не вернулись пока к пещерной жизни… А до этого уже недалеко. Мне вдруг вспомнился один рецепт, на который я тогда обратил внимание и который показался мне самым безумным, вызвав язвительный смех: «Как выйти сухим из воды, не окаменев при этом?»
Что это означает? Каббалистика какая-то… Я повторил про себя: выйти сухим из воды… выйти сухим… и не окаменеть… Не умереть физически? Воплотиться во что-то? Нет ли тут какого-то потайного смысла? Выйти сухим… из озера? Нет, чушь! Мои мысли скакали так быстро, что я не мог ухватить ни одну из них, спокойно проследить до конца. Я вздрогнул, потому что чья-то рука легла мне на плечо. Рядом стоял Марков.
– Пойдем, – произнес он. – Я не хотел тебе мешать, но ты стоишь так уже минут десять.
– Да-да… конечно… – услышал я свой голос, который показался мне чужим. – Уйдем отсюда… скорее.
Глава 20. Двойники в затерянном мире
Мы так и не дождались ни Ксении, ни Комочкова, а когда терпение наше иссякло, пошли домой. Сами найдут дорогу. Если не захотят жить на кладбище. Чтобы немного развеяться, мы по пути заглянули к тетушке Краб.
– Ну, наконец-то! – всплеснула она руками. – Я уж думала, вы совсем меня позабыли.
На столе сразу же появились маринованные грибочки, огурчики, помидоры, зелень, печеная картошка – словно тетушка раскинула скатерть-самобранку. На центральное место встала бутылочка наливки. Мы с аппетитом набросились на угощенье. А после третьей рюмки и вовсе размякли. Жизнь снова заблестела яркими красками. Какое-то умиротворение исходило от тетушки Краб, спокойствие, безмятежность. Она суетилась возле плиты, а мы поглощали пищу и лениво переговаривались.
– Тетушка! – вспомнил вдруг я. – А что делает пекарь на болотах? Я его сегодня видел с башни. Прыгает по кочкам, как жабоконь, и что-то собирает.
– Да он ведь… гадюк ловит, – ответила она и от отвращения передернулась. – А потом травы всякие, растения…
– Гадюк? – Марков выразительно посмотрел на меня. – Зачем ему это? Ядом булки смазывает?
– Он для доктора Мендлева старается. Тот ему за это приплачивает. Не знаю уж, для каких-то там таких медицинских целей… Может, мази делает. А Кимка, почитай, у нас в Полынье один-единственный, кто по болотам ползает, с детства такой. Все тропки знает. И ведь не боится!
– Сноровистый дядя, – похвалил я. – Наверное, для него эти болота как дом родной. А может быть, он не только доктору, но и деду змей да корешки таскал?
– Уж непременно, – согласилась тетушка. – Хотя и Арсений сам знал заветные тропки. Но до Кимки ему было, конечно же, далеко.
– А что, если эти тропинки-то у них где-то и пересеклись? – предположил я. – Могли они поссориться из-за какого-то редкого растения? Или змейки? Могли. Чем дольше здесь живешь, тем больше новых фактов открывается. Возьмем такой треугольник: доктор – пекарь – дед. Допустим, что пекарь находит на болоте то, что нужно и Мендлеву и деду. Но он не торопится сделать выбор, тянет из обоих жилы. В булочной происходит между ним и дедом бурная сцена с оплеухой. Мстительный пекарь угрожает убить деда. Тем более что ему выгодно избавиться от человека, который и сам, рыская по болотам, может наткнуться на это «нечто». И тогда – прощай его заработок. К этому его подбивает и доктор Мендлев, для которого дед является конкурентом. Остальное – дело техники.
– Хорошо мыслишь, – усмехнулся Егор. – Одна неувязочка: мешок с телом к озеру тащили совсем другие люди: полицейский и один из охранников Намцевича.
– Ну и что? А может быть, они тут ни при чем? И откуда ты знаешь, что было в мешке? Мишка-Стрелец не видел. А если там был совсем другой труп? Или какая-нибудь… вещь. Которую надо утопить, чтобы спрятать.
– Но тело деда выловили именно из озера, хотя пекарю, если он убил его, проще было бы сбросить труп в болото. Как ты можешь объяснить это?
Я не знал, как, и поэтому молчал. Но чувствовал, что в моих словах что-то есть. Я высказал одну верную мысль. Но какую? Она крутилась у меня в голове, но я не мог сосредоточиться. Мешала тетушка Краб, которая вдруг стала говорить о какой-то дочке Аграфены, своей соседке, убежавшей смотреть оползень и до сих пор не вернувшейся.
– А время-то уже седьмой час, а она еще утром ушла, – вздыхала тетушка. – Не случилось ли чего? Может, ее на болото потянуло, она ведь такая бестолковая, малость с придурью.
– Если с придурью, так надо под замком держать, – в раздражении перебил ее я. – Сколько ей лет?
– Тринадцать.
– Ничего, найдется. Из Полыньи теперь никуда не убежишь.
Мы поднялись из-за стола и стали прощаться.
– Вадим, нехорошо как-то, – шепнула мне тетушка Краб, когда Марков уже спустился с крыльца и зашагал к калитке. – Страшно мне чего-то, ночью особенно. Как засну, так и вижу его: будто он стоит рядом и на меня смотрит.
– Кто?
– Да Арсений наш, кто же еще? Молчит и смотрит. И глаза какие-то… не его. Водяные… чужие. Боюсь я. К чему бы это, а? Может, и правда дух утопленника по ночам бродит?
