– Я вам не верю, – сказал я, пораженный ее словами.
– И тем не менее это так. А теперь уходите. Вам пора. Скоро начнет светать.
Я поднялся, но она задержала меня еще на несколько мгновений. Подойдя совсем близко, она поцеловала меня, а затем оттолкнула. И я отлетел, словно облако.
– Идите. И помните о нашем разговоре.
Ощущая на устах вкус ее губ, я спустился по винтовой лестнице, прошел через коридор и пустую комнату и оказался возле главного входа. Наверное, наша беседа так повлияла на меня, что я потерял чувство осторожности. Услышав мои шаги, из-за двери высунулся один из охранников Намцевича. Он увидел лишь мою спину, а я ускорил шаг, стараясь не поворачиваться к нему лицом. Одновременно я вытащил из кармана китайскую шутиху, начиненную черным порохом, и поджег фитиль.
– Эй! – крикнул охранник. – Стой!
Бросив позади себя взрывпакет, я побежал вперед. Свернув в тот коридор, который вел к складу, я зажег еще две шумовые бомбочки и оставил за своей спиной. Через несколько секунд прогремел первый взрыв, затем еще два. Преимущество этих вполне безобидных штучек заключалось в том, что они, кроме грохота и ослепляющего света, пускали еще много дыма, едкого и разноцветного. Толкнув дверь в склад, я оказался лицом к лицу с Ермольником. Раздраженно поигрывая своей чугунной палицей, он бросил мне всего лишь два слова:
– Чего шумишь?
А затем первым полез в окно. Я же оставил в складе еще и захваченную на всякий случай проволоку-петлю. Когда мы пересекли двор и отпирали ворота, в доме уже начиналось столпотворение… Йес! Мы все-таки основательно разворошили и тряхнули этот замок.
Глава 9. Новый выпад маньяка, или Ночь на кладбище
Мне понравилось бегать по ночному поселку, даже несмотря на то, что за спиной пару раз прощелкала автоматная очередь. Стреляли от главного входа, когда мы уже покинули особняк и, петляя, мчались по тропинке к кузнице. Но настоящей погони они так и не организовали, разбираясь с последствиями взрывов в особняке. Наверное, думали, что ночные воры еще там, внутри.
Полночи я провел у Ермольника, в его невзрачном домике, и мы почти не разговаривали. Я не сказал ему о том, что виделся с Валерией, а он – где провел свой час. Но, судя по всему, и его время было потрачено не зря. На что же наткнулся он, на какие такие «следы»? Я спросил только, удалось ли ему что-нибудь обнаружить интересненького, и он лишь кивнул кудлатой головой.
Нам еще повезло, что нас никто не видел в лицо, поэтому можно было не опасаться, что Намцевич начнет охоту немедленно. А так – мало ли кто залез к нему ночью в особняк? Хотя меня не покидала одна мысль: если угроза, о которой говорила Валерия, так сильна, то почему Намцевич не прикончил меня еще раньше? Два, три, пять дней назад? Ведь это было бы очень просто, все равно что прихлопнуть муху. Или его что-то останавливало? Кто-то мешал? Мне хотелось верить, что этим «кем-то» была именно Валерия.
Я думал о ее прошлой судьбе, и – странно! – мои чувства к ней не претерпели никакого изменения. У меня не появилось ни предубеждения, ни чувства неловкости, что я влюбился в бывшую путану. Я был уверен, что она и тогда, в прежней жизни, не была ею. Как же тогда назвать Клеопатру, которая меняла мужчин каждую ночь? Нет, судьба подобных женщин особенная, они – истинные цветки любви, к которым слетаемся мы, пчелки мужского пола. Какая разница, кем была женщина до своего перерождения, до своего обновления? И я даже был благодарен Намцевичу, что он откопал в Каире эту жемчужину, омыл ее чистой живой водой, и она засверкала прохладной белизной лунного света.
Странные шутки сыграла судьба со всеми нами: дед был влюблен в Валерию до потери пульса, я – тоже (очевидно, это у меня наследственное), она же, равнодушная к нам обоим, любит и ненавидит Намцевича, который готовит какую-то страшную кару всей Полынье… Она заклинала меня не идти по стопам деда, но я все равно проделаю тот же путь до самого конца. В эти минуты я почему-то напрочь забыл о Милене, словно был завзятым холостяком, а образ моей любимой жены спрятался где-то в глубине сердца.
На рассвете я покинул мало гостеприимную хижину Ермольника. А по дороге чуть не налетел на медленно проезжавший джип с охранниками, успев спрятаться, как заяц, в кустах. Не хватало только вновь бегать и петлять, ожидая выстрела в спину. Хватит. Пора «съесть свою морковку» и прижаться к теплой спине Милены, такой близкой и реальной, не похожей ни на загадочную Валерию, ни на еще более таинственную Девушку-Ночь. И именно так я и поступил, пробравшись в свой дом.
А утром я рассказал Маркову и Комочкову, уединившись с ними на веранде, о своих ночных похождениях и о том, что нас всех ожидает в ближайшее время, если, конечно, верить предупреждениям Валерии. Мнения моих друзей разделились.
– Сумасшедшая шлюха, – вынес свой вердикт Комочков. – Здесь, в Полынье, все сдвинутые.
– Будем настороже, – хмуро высказался Марков. – Она не врет.
– Больше никому не говорите, чтобы не вызвать панику. Наши и так на пределе, – добавил я. – И хорошо бы разжиться оружием.
– А вот это надо добывать в бою, – резюмировал капитан.
Потом мы все вместе позавтракали, а еще чуть позже пришла тетушка Краб и принесла новую дурную весть: ночью в поселке была убита женщина, вдова, жившая одиноко и не причинившая за свою жизнь никому никакого вреда… Она была зарублена топором во сне. Убийца влез в окно и таким же манером выбрался обратно, а обнаружила мертвую ее соседка, у которой та покупала молоко. Не достучавшись в дверь, соседка заглянула в открытое окно и увидела страшную картину: несчастная была буквально изрублена «в дрова» и плавала в луже крови.
Марков тотчас же собрался и поспешил на место происшествия, а мы с Комочковым еле поспевали за ним. В доме уже толпился народ, и полицейский Громыхайлов безуспешно пытался вытолкать всех вон.
– А, сыщик! – обрадовался он Маркову. – Давай, помогай, коли хочешь. У меня голова кругом идет.
– Это, Петя, с похмелья, – заметил я дружелюбно, но Громыхайлов, будучи «при исполнении», так зыркнул на меня, что я умолк.
А Егор уже приступил к осмотру помещения и трупа. Он действовал сноровисто и быстро, не то что наш растяпа-шериф, который и в самом деле маялся, бестолково толкаясь из стороны в сторону. Мне даже его стало чуточку жалко, но потом я вспомнил о смерти Мишки-Стрельца и о странном визите Громыхайлова в его каморку, к еще не остывшему телу: ведь именно на нем висит подозрение в убийстве смотрителя башни.
А кто совершил новое преступление? С какой целью? Ограбление тут начисто исключалось. Что можно было взять у бедной женщины? Нет, решил я, здесь орудовал маньяк, убивающий ради удовольствия. К этому же мнению пришел и Марков, закончив осмотр. Я заметил, что он снял что-то с шеи трупа и положил в спичечный коробок. Я помнил, что в этом же коробке у него хранилась и улика, которую он нашел на теле изнасилованной и убитой ранее девочки. Если ее оставлял маньяк, то, без сомнения, он делал это специально, словно бы ставя на очередной жертве собственное клеймо.
