В одиннадцать часов я отправился на похороны тетушки Краб. Не мог не пойти, потому что должен был отдать последнюю дань памяти этой милой женщине, доброй и бесхитростной, чье лицо, образ были для меня словно путеводной звездой с первого же дня моего пребывания здесь. Она встретила меня как родного, и я должен был проводить ее так же.
Народу на кладбище собралось много, я даже не предполагал, что у тетушки Краб столько близких людей, пожелавших проститься с ней. Тут же была вырыта еще одна могила – для женщины, зарубленной маньяком. Две жертвы бессмысленного убийства отныне будут покоиться рядом. И души их, также вместе, полетят в горние выси, возможно простив своим убийцам все. А теперь здесь предстоит вырыть новую могилу, третью – для Николая Комочкова. И его жизненный путь окончился тут, в не ведомой никому деревне, едва ли нанесенной даже на районные карты.
Предполагал ли он когда-нибудь такую нелепую и внезапную кончину от удара мечом? Его жизнь оборвалась на самом взлете, хотя всякая смерть настигает убегающего от нее человека именно тогда, когда он думает, что уже спасся. Нет долгих и коротких жизней, есть завершенный цикл, единый по времени для всех. Младенец, умерший на десятый день, или старик, доживший до девяноста лет, похожи друг на друга, как близнецы: оба они явились в этот мир, чтобы прокричать что-то свое, а поняли мы их или нет, для них обоих не так уж и важно. Главное, что эти крики не утихают, они наполняют воздух, кружась во Вселенной, и мир без них беден и пуст. Так было и так будет всегда.
Отец Владимир прочитал заупокойные молитвы, а голос его был тих и печален, лишь ветер шевелил светлые длинные волосы. Я заметил рядом с ним Аленушку, которая не отходила от отца ни на шаг. Потом оба гроба опустили в темные ямы, разинувшие свои пасти. Ермольник и его ребята стали забрасывать могилы землей. Вот и все, прощай, тетушка Краб! Я отомщу и за тебя, и за Николая, и за всех остальных, убитых здесь. Я готов к этому.
Здесь, на кладбище, я почувствовал в себе какую-то новую силу, излившуюся на меня с ясного, открытого неба, словно меня подвели к чудодейственному источнику и я напился живой воды, обретя решимость и желание принять бой, вступить в тот поединок, о котором мне толковала ночью Валерия.
По дороге назад я подошел к отцу Владимиру и сказал ему, что ночью произошло еще одно убийство, на сей раз в моем доме. Он перекрестился, вздохнув столь тяжко, словно принимал на себя все грехи покойного Николая.
– Когда вы сможете отслужить панихиду? – спросил я.
– Завтра вечером, – произнес он.
– Мы перенесем его в церковь. И подготовим все к похоронам. Скажите, какой зверь вырвался здесь из клетки?
– Тот, который прячется внутри каждого из нас, – отозвался он, положив руку на голову Аленушке. – Тот, кто борется в душе и сердце с богом. Сейчас он пока побеждает. Изрыгает скверну и смеется над нами. Но ему все равно не победить. Не одолеть в святом поединке.
Я вернулся домой, где в зале, за столом, в тишине и молчании сидели все мои друзья. Все, кроме Комочкова.
– Сейчас придет Раструбов, – сказала Милена, – и Ксения отправится с ним. Пожелаем ей удачи.
– Через три дня я вернусь, – добавила Ксюша. – И тогда пекарь выведет Машу и Сеню. А ты, ты не передумала? – Ее вопрос был обращен к Милене. Та отрицательно покачала головой. – Как знаешь…
– А вот и наш булочник, – хмуро произнес Марков.
Раструбов заглянул в дверь и грубовато спросил:
– Ну что, дамочка, готова? Пошли.
Мы вышли все вместе и проводили Ксению до самого болота. Пекарь насмешливо посматривал на нас.
– Не боись! – приговаривал он. – Доведу в целости и сохранности. Это вроде экскурсии. Хотя и с острыми ощущениями.
Потом мы смотрели, как они прыгают по кочкам, опираясь на длинные шесты и удаляясь все дальше и дальше. Ксения повернула к нам свое бледное лицо и слабо взмахнула рукой, словно прощаясь или прося прощения. И вот уже ее фигурка растворилась в лучах солнца. А я почему-то внезапно с острой болью подумал, что больше никогда ее не увижу. Милена же произнесла мою мысль вслух. Три ее слова прозвучали как лопнувшие в воздухе струны:
– Она не вернется.
Глава 12. Крыса в ловушке
Каждый из нас думал об одном: кто убил Николая Комочкова? Но все словно бы избегали задать этот вопрос вслух, поскольку подозрение падало на всех нас. И к вечеру напряжение достигло такой степени, что избежать разговора уже не представлялось возможным. Первой не выдержала Милена.
– Егор, все-таки кто мог это сделать? – спросила она. Мы впятером сидели за круглым столом в зале, а остатки вина были разлиты по рюмкам.
– Тот, кто усыпил нас, – ответил он, обводя всех взглядом. – Но ведь каждый будет говорить, что спал как убитый и ничего не слышал. А посторонний в дом проникнуть не мог. Значит, как ни горько это мне говорить вам, но преступник – среди нас.
– Круто берешь, – сказал Барсуков. – И что это ты на меня так смотришь?
– Потому, Сенечка. Ладно, давайте не будем притворяться, откроем карты. Маша была любовницей Николая. И ты узнал об этом здесь совсем недавно. Может быть, два-три дня назад. И у тебя был повод убить его. Это самое разумное объяснение случившегося.
После его слов наступила глубокая тишина, все мы смотрели куда угодно, только не на Барсукова.
– Я не делал этого, – ответил, наконец, он. – Я мог бы его убить и даже хотел этого, но я не убивал. У меня бы не хватило духа. Я даже таракана не могу прихлопнуть.
– Таракан не человек, его жалко, а вот под влиянием наркотического снадобья можно сделать что угодно, – возразил Марков. – Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: откуда ты узнал об их связи?
Я взглянул на Машу. Она сидела бледная как снег, с широко раскрытыми глазами, а на виске у нее пульсировала синяя жилка. Наверное, она думала о том же, о чем и я: что тут, рядом, всего в пяти шагах, лежит труп Николая.
– Мне сказал… один человек.
– Кто?
– Ксения…
– Так я и думал. Это на нее похоже. Значит, она невольно и подтолкнула тебя на этот шаг.
– Сколько раз повторять: я не убивал, – устало произнес Барсуков. – По возвращении в Москву я решил развестись. Вот чего я хотел! Спросите Машу, мы говорили с ней об этом два дня назад.
Марков перевел взгляд на его жену.
– Да, – подтвердила она. – Мы все с ним обсудили. Спокойно и взвешенно, без горячки. Я сказала, что люблю Николая, и он понял, что силой меня не удержишь. Лучше расстаться по-хорошему. У Сени не было причины убивать Комочкова. Можно ли ревновать к человеку, с которым ты уже почти разошелся?
– Вот как? – произнес Марков и задумался. – Значит, пар был уже выпущен… Интересно.
– Скажи, а как ты планировала жить дальше? – спросил я. – Вместе с Николаем?
