Хлопнула входная дверь, и я бросился в прихожую. Намцевич бежал по двору к калитке, петляя как заяц. Я сошел с крыльца, обхватил рукоять меча обеими руками и поднял его над головой. Затем отклонился назад и, резко выпрямившись, пустил что есть силы клинок в спину Намцевича. Острая сталь вошла ему между лопаток. Пробежав по инерции еще несколько метров, он уткнулся головой в калитку, раскинув руки. Я осторожно приблизился. Меч, как я понял, прошил его насквозь. В предсмертной агонии Намцевич повернул ко мне голову. И прошептал:
– Не… останавливайся… убей… и его… тоже…
После чего умолк навсегда. Я вытащил меч и возвратился в дом. К Милене. Мне хотелось побыть с ней наедине… И когда я сидел возле нее, мне казалось, что она улыбается и говорит мне какие-то слова, смысл которых был от меня бесконечно далек. Должно быть, прошел час, прежде чем я очнулся. Вспомнив о Маше и Аленушке, я спустился в подвал, повернул рычаг и сдвинул с места цементную плиту.
– Выходите, – устало сказал я. – Все кончено.
Мы выбрались по лестнице в мою комнату, потом вышли во двор. Кто-то подошел к калитке и окликнул меня. Я узнал старосту Горемыжного.
– Победа! – провозгласил он радостно. – Мы захватили особняк!
– «Мы»? – жестко переспросил я.
– Ну, они. Ермольник и остальные наши герои – жители свободного теперь поселка, – смущенно поправился он. – Все выродки-охранники перебиты. Монк растерзан толпой. Вашего приятеля Барсукова поймали, и его будет судить народ. Вот только Намцевич скрылся…
– Вон он лежит, – кивнул я головой.
Горемыжный опасливо покосился на него.
– Ну… тогда все в порядке, – шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властитель мертв. Потом добавил: – Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.
– Нет, не хочу, – отозвался я. – Займитесь трупами. – И, вспомнив Шекспира, ведь я всегда мечтал сыграть Гамлета, процитировал вдруг: – Средь поля битвы мыслимы они. А здесь не к месту, как следы резни…
– Обязательно, немедленно, – согласился Горемыжный. – Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая! Кто мог бы подумать!..
– Потому что вы все не желаете и не умеете думать, – тихо отозвался я, глядя, как он удаляется. И добавил: – Маша, тебе бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки побудете среди народа.
– Хорошо, – кивнула она. – А ты?
– За меня не волнуйся. Я приду позже.
Я открыл калитку и вышел на улицу. А затем стал спускаться к болоту. Туда, где лежал Волшебный камень. Он необъяснимым образом притягивал меня к себе, а пока я шел, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный, непонятная горечь сдавливала горло, и я хотел, но не мог заплакать.
Опустившись на пористую поверхность камня, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в моей голове, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное.
Но вот я почувствовал, как кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Останавливается за спиной. Вглядывается. Я знаю, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:
– Он ждет? Он не тронул тебя? Все еще любит?
– Да. Он в твоем доме… В своем, – поправилась она.
– Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?
– Я не могла. Ты бы не поверил. И я думала, что ты догадаешься сам.
– Так оно и вышло. Но не сразу. Ты хочешь, чтобы я убил его?..
– Иначе он убьет тебя. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.
– Да. Я готов.
– Тебе горько?
– Конечно. Но что бы ни случилось, жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.
– Возвращайся живым, – мягко попросила Валерия.
Мы покинули Волшебный камень, поднялись к дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для поединка. Потом он повернулся ко мне – мой двойник, мой дед.
– Ты неплохо выглядишь для своих лет, – усмехнулся я.
– Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, – отозвался он. – Поверь, я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!
– Надеюсь, обниматься не будем?
– Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь. Значит, отчасти тоже колдун.
– Нет, человек. Неужели ты этого до сих пор не понял? Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончилась. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?
– Разве так поступают? – возразил он. – Мой род тянется от древних ассирийских жрецов, но и они себе не позволяли такого. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты стал бы продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.
– И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в поселке, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? – Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где тронуты сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу до меня и снял его с убитого бродяги.
– Видишь ли, в чем дело, – размеренно произнес он. – Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдет и какая-то мутация в психике, в мозге. Но потом я уже не мог остановиться, а природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.
– Которую он тебе продал.
– Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?
