– Странно все это… – вздохнул Степан. – Помнишь, как мальчишками мы смотрели на звезды и думали: что за существа там живут, что думают, чем дышат, как выглядят? И сердечко трепеталось от нетерпения: узнать бы, успеть бы, увидеть… А сегодня я веду этот чертов тарантас по поверхности другой планеты, выслушиваю от тебя доклад о текущем политическом моменте – и все как-то само собой… скучно…
– Ничего странного, Степа. В детстве твой взгляд узкий, как кишка. Что мы видели – двор, лес, речку – и звезды. Конечно, мы хотели видеть больше. А с опытом начинаешь понимать – твой собственный мир так огромен и многообразен, что даже его не успеешь понять. Куда уж там другие миры… Завидовать можно английским колонизаторам в Индии – вот кто увидел воистину другую цивилизацию. Или взять ту же Японию – совершенно другой был мир! А если хочешь полюбоваться на причудливых инопланетян – купи акваланг, спустись на дно в тропических широтах. Попадешь в другую вселенную, обещаю.
– Мне пока и этой хватит. Но вот ты говоришь – люди везде одинаковы. А если не люди?
Борис почему-то усмехнулся.
– Есть и не люди. Я тебя познакомлю при случае. Убедишься – они мало чем от нас отличаются. Да и обмен культурами идет не одну сотню лет. Слыхал, кстати, легенду про Живого царя?
– Не припомню.
– Был такой, Куссам ибн Аббас. Он, кстати, дядя самого пророка Мохаммеда. Его кочевники стрелой ранили… вернее, язычники. А он в колодец спрятался, и так его и не нашли. Говорили, что он поселился в темном царстве. Иногда выходил оттуда на люди. Но мы-то знаем, что это было за царство… Или вроде голову ему отрубили, а он взял ее под мышку и ушел в пещеру.
– Что-то я ничего не понял.
– Я подробностей не помню, если честно. Самое интересное, что было это как раз в Самарканде. Там еще какие-то памятники с тех пор остались – поинтересуйся на обратном пути.
– Бог с ним, с царем. Ты-то как сюда попал, брат? Странно это… Вроде всегда были вместе, шли по жизни ноздря в ноздрю, и вдруг…
– Да так, случайность, как всегда… Погоди-ка…
Борис подался вперед, всматриваясь в подступающие границы города. Что он там видел – Степану было неведомо.
– Давай-ка сбавь обороты. Сейчас покружимся по улочкам, поищем место подходящее…
– Для чего подходящее?
– Для нашего шоу. Все, молчи, крути свой руль и меня слушай.
Пошли окраинные улочки. Первые пять минут было интересно: необычные орнаменты на окнах, крошечные, почти игрушечные башенки на крышах, красивые раскидистые деревья за заборами. Потом приелось.
Дома становились больше, улицы шире. Борис молча показывал рукой, куда сворачивать, и внимательно смотрел вперед.
– Тормози, – сказал он.
Степан послушно остановил машину.
– И что?
– Вон, гляди: двое наших бойцов лакают бражку возле лавки. А чуть дальше – бумажный склад и куча пустых коробок у ворот, видишь?
– Теперь вижу.
– Я ухожу. Твой выход, Степа. Пролетаешь мимо бойцов, притормаживаешь – и въезжаешь в эти коробки. Только смотри не убейся…
– Не понял.
– Что ты опять не понял? Ты врезаешься в коробки и останавливаешься. Шума много, вреда мало. Бойцы тебя вытаскивают, видят звездочки на роже. Волокут тебя в госпиталь. По дороге говоришь, что нарвался на бултышку. Затем замолкаешь. Все остальное сделают за тебя.
– Ну ты даешь, братец…
– Так лучше всего. Загремишь под фанфары, что называется. И никаких подозрений. Готов?
– Долго мне в больничке тебя ждать?
Борис почесал затылок.
– Королевской гвардии дали пятнадцать дней на подготовку к выступлению. Три дня уже истекли. Мне – день добираться к кечвегам и день обратно. Разговор будет трудным, они гордые, упрямые и вздорные. Беру два дня. Выходит, жди от меня сигнала на пятый день. И день запасной. Ты еще будешь «весь больной», глаза открывать и говорить на тот момент тебе не нужно.
– А если ты опоздаешь?
– Если я опоздаю… – Борис произвел неопределенный звук – нечто среднее между вздохом и усмешкой. – Если я опоздаю или не вернусь… В общем, тебе не обязательно платить контрабандистам за возвращение домой. Избавься от формы, подойди к любому пограничнику и скажи, что попал в Центрум сам не знаешь как. Тебя отправят обратно. Это наша служебная обязанность, если что. Только болтай поменьше, ага?
– Хочу тебе сказать, Боря…
– Да?
– Все-таки ты козел.
– Бывай-послужим.
Он выскочил из кабины, прихватив автомат, и скрылся во дворах.
«Бывай-послужим, – подумал Степан. – Где-то я уже это слышал».
* * *
«Раз-два-три-четыре-пять… Кто не спрятался, я не виноват».
Степан разогнал «спиртовку», а перед бумажным складом старательно вдавил педаль тормоза.
В тот момент, когда машинка со скрипом и скрежетом остановилась, разбросав по улице пустые коробки, он вдруг как никогда ясно осознал: вся эта комбинация с подменой – чушь, бред и клоунский номер.
Серьезных людей таким трюком не проведешь. Обязательно что-нибудь случится, и дело пойдет не по плану.
Он сидел в кабине, схватившись за лицо, и терпеливо ждал, когда кто-нибудь прибежит его выручать.
Действительно, боковой люк с грохотом отлетел в сторону.
– Ты чего, застава! Уснул? – прозвучал изумленный голос.
Степан повернул голову и, не открывая глаз, продемонстрировал обожженное лицо.
– Ух ты, как тебя пришкварило!
– На переезде… хотел воды набрать… – отрывисто проговорил Степан. – Бултышку вспугнул. Прямо в рожу брызнула, гадина…
– И ты еще за руль сел?!
– Я промыл, вроде полегче стало. Думал, доберусь кое-как. А сейчас накрыло так, что говорить больно. Свет в глазах меркнет.
Он голосом имитировал боль и наступающую слабость, плавно входя в роль.
– Двигайся, я тебя в больничку подкину. Тебя лечить срочно надо, пока не раздуло.
Степан переместился на пассажирское сиденье, успев из-под ладоней глянуть на своих спасителей. Один по-хозяйски устраивался за рулем, второй просто повис на ступеньке снаружи, не выпуская из руки глиняную кружку с пойлом.
– А под этим делом за руль разве можно? – поинтересовался Степан.
Погранцы дружно расхохотались.
– Молодец, застава. Ему больно, а он шутит. Уважаю, товарищ штабс-капитан!
И вновь «спиртовка» поскакала по камням мостовой. Обитое кожей сиденье чувствительно поддавало под зад. Степан понимал, что боевая техника должна быть простой и аскетичной, но здесь аскетизм вывели в степень абсолюта. Вся кабина была металлическая. Кожаными оказались только сиденья и оплетка на руле. И еще имелся деревянный набалдашник на каком-то рычаге.
