Сначала вернулся слух. Антон точно когда-то слышал эту песню. Он вот-вот должен был соединить знакомые слова и фрагменты мелодии в целое – не получалось. Мозг упорно не хотел включаться в сложную работу по сведению в одно целое музыки и текста. Слова все так же накатывались волна за волной, наконец, Антон смог поймать первую фразу:
– «Ведь от тайги до Британских морей // Красная армия всех сильней…»
Влад пришел в себя быстрее и занимался привычным делом – так, с песней, он выходил из очередного перепоя.
Стрельцов поднялся на ноги не сразу – сначала на четвереньки, потом уже медленно выпрямился. Ни о чем не думая, подхватил:
– «И все должны мы неудержимо // идти в последний смертный бой!»
Тьмы уже не было, как не было ни Врат, ни огромных башен, но Красной армии было бы все так же тяжко доказывать свою боеспособность.
Шевелиться было трудно, воздух, вязкий и тягучий, словно раздумывал каждый раз, перед тем как все же прогнуться, пропустить. Дышалось странно, будто и одного вдоха ему вполне хватало, и следующий Антон делал просто потому, что вспоминал: как же так, почему это я не дышу?
Мир, в котором они очнулись, протянулся между двумя цветами – черным и красным и был раскрашен во все оттенки между этими двумя крайностями. Стрельцов и Лозинский стояли на камешке, затерявшемся в огромном клубке черных и бордовых нитей, и ни одна из этих нитей ни на секунду не прекращала своего движения. Все вместе: и нити, и клубок, и камень – свободно парили под слаборозовом небом.
Где-то высоко над ними просматривались огромные прямоугольные облака. В этом мире навыворот облака были неподвижными, а весь мир суетливо угадывал направление сотен ветров. Вниз смотреть было еще опаснее для неокрепшей после прихода в себя психики. Сотни шаров-клубков из красно-черных нитей заполняли все пространство, упади – не на первом так на втором километре полета обязательно врежешься в гигантскую пряжу.
– Как ты его уделал, Антон? – Перед Владом лежали обломки мачете и огромный клинок падшего. – Может, я сошел с ума, – Влад огляделся, – очень похоже, что я сошел с ума, но мне показалось, что ты просто попер на его клинок и, вместо того чтобы превратиться в хорошо нашинкованную тушку, прошел насквозь. Мне показалось?
– Конечно, показалось. Мне просто повезло.
– Ага, и одним выпадом вырубил падшего – прямо Олимпийские игры по фехтованию: укол, лампочка зажглась, противник побежден. Ладно… Теперь что?
Антон взял в руки клинок падшего – такой даже удержать не порезавшись непростое дело.
– Если я все правильно понимаю, мы с тобой во Вратах. Теперь было бы неплохо отсюда выбраться.
Стрельцов ничего не мог знать наверняка, и подсказать было некому. Из этого места действительно можно было попасть почти куда угодно. Достаточно упасть. Никто не говорил ему о том, что «куда угодно» имело отношение только к этому миру – миру прямоугольных облаков и красно-черных нитей. Правда, теперь, чтобы вернуться, у него было два трофея – клинок и плащ. Может, они помогут?
Глава тридцать четвертая
Пушка, которая стреляет
Выстрел – это способ доставить материю из пункта А в пункт Б. Иногда с полным разрушением пункта Б.
Общая теория транспорта
Кривой точно помнил, что оставлял телефон в сумке. Что не помешало аппарату сейчас вибрировать у него под подушкой. Блуждающий коммуникатор…
Нажал на кнопку «Ответить», прижал к уху.
– Встреть меня.
Аппарат заглох, будто всю жизнь был куском литого пластика. Михаил даже засомневался, что звонок в принципе был. Все-таки встал, оделся, уже чуть не вышел из квартиры, но вернулся за ключами от «Волги». Открыл дверь. Сделать шаг за порог не смог – на площадке стояла она. Ждала.
– Пустишь?
Отодвинулся ровно настолько, чтобы ей пришлось прижаться заходя. Закрыл двери, как не закрывал никогда, – на полные четыре оборота замка, накинул цепочку. Глянул на часы – запомнить время.
– Еще кого-то ждешь?
– Нет.
– Тогда зачем?
Не ответил. Молчал и был нежен, был яростен и чувствовал ладонями каждую секунду, будто ее тело было сшито из времени. Было важно не отпускать, вжаться кожей в кожу, почти что кость в кость, еще немного – и до крови… И каждое мгновение он был счастлив и знал, что так уже не будет никогда.
– Почему ты смотрел на часы?
– Все кончилось.
– Как это?
Кривой всматривался сквозь ночь в лицо женщины, понимал, что знает его с точностью скульптура, лепившего свой шедевр годами. И это знание не мешает ему восхищаться. И это же знание говорило – ничего лучше уже не будет никогда.
– Я посмотрел на часы, чтобы запомнить не только день, но и время, когда был счастлив и знал об этом. И загадал, что все кончится, когда ты меня спросишь, почему я смотрел на часы.
– Все кончится? – В руках у Марии откуда-то взялась круглая металлическая безделушка. Вдруг женщина перевернула ее, и – наверное, Кривому просто показалось – из металлической штуковины выпало чернильное пятно, тенью упало на простыню… В ту же секунду Михаил отключился со скоростью и безропотностью отлученного от розетки торшера. Спал недолго – минут пятнадцать. Проснулся так же резко, как и засыпал. Марии не было. В том, что все-таки что-то произошло, убедили замок, закрытый на четыре оборота, и накинутая цепочка. И черное пятно на простыне. В ближайшем рассмотрении пятно оказалось дырой. Сквозной. Будто кто-то прожег простыню, диван, а заодно и пол.
Телефон исчез. Исчезла и печаль. Он чувствовал себя старше, сильнее на одну ночь, на одну любовь.
Мария тоже чувствовала себя иначе. Эта ночь была не худшей – худшим был рассвет.
У Кривого не было джакузи – скромная ванна отечественного фарфора, зато большое зеркало с правильной подсветкой.
Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, годилось ее собственной бабушке. Силы уходили, уходили быстро и безнадежно. Мария уходила – вполне возможно, эта ночь была последней в ее длинной жизни.
Лицо, которое смотрело на Михаила Кривого из зеркала, почти привычное. То, что в нем поменялось, было тем малым, что отличает счастливчика от неудачника. Кажется, впервые в жизни Кривой чувствовал себя победителем. Рубец никуда не делся, но сейчас он не уродовал лицо. Шрамы украшают мужчину, этот был как раз из этих. Чем дольше Кривой всматривался в себя, тем сильнее ему хотелось только одного – и это было не просто желание.
Он еле продержался достаточно, чтобы доехать до одного из складов на юге города. Он редко им пользовался, а кроме него, судя по всему, желающих не нашлось. Заехал внутрь, тщательно закрыл ворота. Тут он может делать что угодно годами. Затем вытащил из кузова девушку. Брюнетка – ему такие всегда нравились, из тех девушек, которые просто обязаны были улыбаться, чтобы найти клиента. Ему даже эти улыбались только до того момента, как он показывал свой шрам, а он никогда его не прятал. Все решали деньги. Не сегодня. Кривой уже был другим, хватило нескольких слов, чтобы девушка согласилась. Она не знала на что.
