115
Но оба ничего не слышали, пока, трепеща, как обезьяна на трибуне, Алвин исторг в нее свою влагу и свалился с небес. «Ты с ума сошел», — сказала она, поправляя подол платья, и тут они расслышали снаружи голос директора. Тот не переставая стучал и стучал в дверь.
116
Объявление от Ассоциации итальянцев, вывешенное на стене (на итальянском):
«Санитарное состояние города внушает опасения. Прошу всех заболевших не искать меня, не пытаться связаться со мной и не искать никакого выхода из положения. Председатель».
Алвин перечел объявление трижды, прежде чем вернуться к действительности.
117
Из дневника Анжелики:
«Никаких сомнений: он хочет моей погибели. Он говорит, что я выгляжу, как святая, и это невыносимо. Он говорит, что хочет вывалять меня в самых грязных местах, например, в курятнике, чтобы выпачкать мои белые бедра. Если бы он мог, то сдал бы меня в бордель».
118
Выпрыгнув из окна, они, по счастью, наткнулись на все того же извозчика. В планы Анжелики не входило публичное появление вместе с Алвином. Она пыталась изображать из себя выздоравливающую. Но это было нелегко при ее совершенно здоровом облике.
Улицы были запружены народом: Менделл организовал процессию, чтобы молить Господа о дожде. Менделл не верил в действенность таких молитв, но считал, что и особого вреда от них нет. Раньше в городе устраивались великолепные процессии, но теперь на заседаниях Республиканского клуба собиралось куда больше народу.
119
Небольшая прямоугольная старая площадь Матрис изобиловала резкими контрастами.
В Республиканском клубе гремели речи о французской революции.
В двух шагах располагалось прибежище кроткого назарянина: Святой Августин напротив Вольтера.
А посередине втиснулось ветхое уродливое строение, где обитала власть: суд, тюрьма и муниципалитет.
С прибытием сюда нескольких проституток и бесхозных лошадей местность вполне могла соперничать с бульваром Сен-Мишель в самом Париже.
120
Кинтино Бокайюва:
«Так же, как мусульмане совершают паломничество в Мекку, чтобы просить пророка о поддержке, каждый республиканец должен ехать в Кампинас, но не за поддержкой, а чтобы видеть вблизи, как растет и ширится живительное республиканское учение».
121
Алвин все еще был взволнован после приключения в классе. Одна лишь мысль об этом воспламеняла его, и он не мог сосредоточиться больше ни на чем. Ему хотелось осквернить еще какое-нибудь место: он подумывал о том, чтобы застигнуть Анжелику в часовне. Но вместо этого застал ее на лестнице в доме, согнул пополам, задрал на ней платье и овладел ею.
122
Из дневника Анжелики:
«Он обошелся со мной как с самкой, как с животным, и назвал меня императорской кобылой. Покрытая и униженная».
123
Вечером заявился директор с дурацким выражением на лице. Алвин скрылся в комнате для гостей и не слышал ничего, но Анжелика оказалась на высоте. Да, извозчик увез ее сразу после уроков. Да, она оставила дверь открытой. Да, дверь закрылась сама. Такое случается. Разве господин директор не читал трудов выдающихся оккультистов, например, Аллан-Кардека? А кроме того, увы, двери теперь не те, что прежде. «И двери, и гимназии», — вздохнул директор.
124
Явно получив удовольствие от того, что случилось, Анжелика захотела повторить сцену на лестнице. С одной только разницей: теперь она возьмет инициативу в свои руки. Но Алвин, не будучи сторонником теории дежа-вю, идею отверг. Кроме того, как истинный сибарит он хотел этим ранить ее самолюбие.
125
Той ночью Алвин почувствовал отвращение в душе, выскользнул на улицу, где его подхватила веселая компания, направлявшаяся в бордель. Ночь была прохладной и звездной, жизнь ничего не стоила. Философия Барселоса.
126
Алвин был поражен обилием газовых рожков в заведении мадам Зилы. Даже на главной улице Кампинаса не было столько.
127
Убегая от яркого света, он зашел в какой-то тупичок с белеными стенами. Толстый и яркий, словно апельсиновая корка, матрас. Длинноногая девушка покачивала бедрами. Под юбкой ничего не было. Звали ее Пурезинья.
Алвин открыл окно и вновь испытал удивление: цирк придвинулся вплотную к владениям мадам. Брезентовый купол его парил над бордельными комнатками навозного цвета. Вероятно, Ла Табль хотел исподтишка воспользоваться светом газа. Музыка в обоих заведениях играла одинаковая, и посетители свободно переходили из одного в другое.
128
По этой причине зрителей в цирке было всегда много, и настроение у них было на редкость веселое. Мадам же, с ее природной коммерческой жилкой, могла временно усилить свои кадры за счет кордебалета. Выручку она делила честно пополам с Ла Таблем, за вычетом налогов и расходов на содержание заведения.
129
Похоронщик Антонио Эшел сокрушался, сидя в баре «Элой» за бокалом пива. Никто никогда не видел его пьющим. «Я прожил скверную жизнь, — объявил он с высоты своих семидесяти четырех лет. — Надо было заняться продажей колыбелей. Так тяжело провожать в последний путь своих приятелей! С каждым гробом я хороню частицу самого себя».
130
Перейра: Значит, изготовление гробов действует вам на нервы?
Эшел: Мне никогда не нравилось наживаться на смерти.
Затем он поведал, что один из членов санитарной комиссии обнаружил в его моче белок.
131
Но Эшела беспокоило не это, а поведение Круга, его приятеля из немецкого общества, который вот уже восемь лет не появлялся на людях, поскольку рак мог в любой момент свести его в могилу. Несколько месяцев назад он стал хиреть прямо на глазах и заказал Эшелу урну первого разряда. Но за время эпидемии его болезнь отступила, а теперь, на фоне всеобщего мора, он поправлялся буквально с каждым днем. И громко хохотал, когда мимо его окна проезжал катафалк.
Он подвесил свою изумительную урну на балконе, вне досягаемости солнца и дождя, но у всех на виду.
132
Эшел опасался, что вечно будет слышать раскатистый хохот Круга.
133
Алвин поднялся на второй этаж: шея испачканная, губы красные от помады. Анжелика испугала его своей минутной вспышкой — столь же сильной, сколь и непредсказуемой. Она расколотила посуду, стоявшую на столе, разбила овальное зеркало, порвала на Алвине рубашку и угрожала выброситься в слуховое окно. А еще она поранила любовнику голову бронзовым распятием.
