Запираться стало бесполезно, но я продолжала все отрицать, что, конечно же, привело к еще более жестокому обращению со мной. Когда меня начали пытать — я, дабы не погрешить против истины, скажу, что перед тем как меня впервые отвели в камеру пыток, ко мне подвели студента по имени Антониу ди Оливейра Майер, пропавшего несколько дней назад. Вид его был ужасен: избитый, окровавленный, с трудом держащийся на ногах и, как мне показалось, не в состоянии произнести ни слова. (Впоследствии выяснилось, что у него был рассечен язык.)
Должна сказать, что этот студент, который казался бунтарем и ниспровергателем во время занятий, затевая долгие споры с преподавателями, не был причастен ни к одному из преступлений, в которых его обвиняли. Во всяком случае, обвинение в принадлежности к компартии было совершенно абсурдным, потому что он был ревностным католиком и либералом и всегда давал понять, что коммунистические идеи ему глубоко враждебны.
В ту самую ночь, когда я впервые очутилась голой на столе, меня били кулаками и ногами, хлестали плеткой с металлическими шариками на концах хвостов, обжигали чем-то вроде горячей крапивы, которую засовывали мне в рот, в задний проход и во влагалище, терзали электрическими разрядами все части тела, включая половые органы, а потом, когда я была близка к обмороку, изнасиловали по очереди трое мужчин.
Будучи уверенной, что этот документ не будет опубликован за моей подписью, чтобы у меня не возникло проблем в будущем, я продолжаю рассказ не потому, что испытываю какое-то наслаждение или удовольствие — на самом деле мне страшно и тошно всякий раз, как я вспоминаю эти события — а потому лишь, что меня просили для надлежащих целей сообщить как можно больше подробностей, особенно о технике и орудиях пыток, применявшихся моими мучителями.
Итак, меня оставили голой на долгое время (на несколько дней, недель или месяцев — не знаю), по нескольку суток не кормили и пытали, как я только что описала. Помню, что насиловали меня всегда не менее двух человек — и не один, не два, а несколько раз. Ежедневно меня тщательно осматривал врач, измеряя мне пульс и давление, и периодически брал у меня на анализ кровь и мочу.
Однажды меня заставши выпить литров десять воды, после чего у меня сильно разболелась голова, началась тошнота, непрекращающаяся рвота, и я упала в обморок. Мне обрезали ногти на руках и ногах до самого мяса, что ежедневно причиняло мне нестерпимые и непрекращающиеся боли, от чего я не могла уснуть, даже когда представлялась такая возможность. (Надо сказать, что обычно мне спать и так не давали — заходили по очереди ко мне в камеру — три квадратных метра и никакой мебели, кроме соломенного тюфяка на полу — и ежеминутно меня расталкивали.) Несколько ночей подряд меня принуждали проводить на ногах, не разрешая ни присесть, ни прислониться к стене, и я заставляла себя повиноваться, потому что меня жестоко избивали всякий раз, когда у меня иссякали силы и я валилась с ног.
Из питья, которое меня заставляли глотать — обычно насильно, зажимая мне нос и вливая жидкость в рот, — мне запомнилась вода, перемешанная с чем-то похожим на бензин или дизельное топливо, мочу, кал, сточные воды, свернувшуюся кровь, сперму и тухлое мясо.
Несколько раз мое тело прикрепляли к какому-то деревянному приспособлению с помощью железных креплений и кожаных ремней и вытягивали мне поочередно руки и ноги. Всякий раз как я кричала, они ухмылялись и продолжали пытку, пока я не теряла сознание, даже когда я умоляла, чтобы они прекратили, и обещала сказать все, что они пожелают.
Не знаю, сколько времени — несколько дней, или месяцев, или целый год — длилось это мучение. Когда я в последний раз посмотрела на себя в зеркало — еще в тюрьме, — то не узнала себя и застыла как вкопанная. На лице у меня проступили кости, оно было все в пятнах и синяках. Руки мои стали как палки, ноги тоже — как я только на них держалась?
Я сохранила, однако, присутствие духа, ибо нашла силы с горькой иронией спросить себя, как моим мучителям удавалось возбуждаться, чтобы насиловать меня, вцепляясь в мое исхудавшее тело и проникая в него со скотской грубостью грязного и тошнотворного вожделения.
Однажды, когда я стояла перед тем же зеркалом, у меня появилось странное ощущение внизу живота. Несколько дней подряд меня мутило и часто кружилась голова, что повергло меня в отчаяние. Один из медицинских осмотров, во время которого, как обычно, у меня брали на анализ кровь и мочу, разрешил все сомнения: я забеременела от одного из своих мучителей и стала гадать, чем это кончится.
Кончилось это тем, что врач сам сделал мне аборт во время одной из последних пыток, когда я выдала Рафаэля, которого на самом деле не знала, всех членов партии, которые так или иначе участвовали в ее возрождении, всех тех, кто в той или иной мере сотрудничал с Национальным освободительным альянсом, всех тех, чьи имена вспомнились мне, и мне пришлось выдать даже невиновных, а также тех, кого не знала даже понаслышке, потому что меня принудили это сделать и потому что их имена значились в бумагах, которые меня заставили подписать.
Через несколько дней после очной ставки со всеми этими людьми — в том числе с моими товарищами и друзьями, чью виновность я подтвердила, хотя лицо у меня пылало от стыда — меня освободили при условии, что я буду являться туда по определенным числам, и мне пришлось повиноваться под угрозой новых пыток и насилия.
Далее я перечислю имена всех тех, кто меня пытал или присутствовал на допросах. Полные имена некоторых из них мне неизвестны, но повторяю, что лично опознать могу каждого.
(Следует перечень имен)
Больше рассказать мне нечего. Повторяю, что все изложенное здесь — чистейшая правда. И хотя я вновь подчеркиваю, что давала показания под давлением — что, естественно, повлекло, как я уже говорила, обвинение невиновных людей — я не отрицаю, что была активисткой Бразильской коммунистической партии, поставленной вне закона, и распространяла подрывную литературу, пропагандистские листовки и подпольные газеты. Не отрицаю и того, что по заданию партии дважды принимала участие в ограблении банков, что было спланировано и выполнено по распоряжению Национального освободительного альянса, в чем несколько дней без всякого давления давала собственноручные письменные показания компетентным органам, которые благоразумно аннулировали мои прежние показания и освободили арестованных по моим наговорам.
Подпись:
Клавдия Б., 22 года, бразильянка, не замужем.
Письмо журналиста Мариу ди Алмейды Лимы генералу армии Оскару Луису да Силва, командующему Третьей армией от 24 августа 1973 г.
Ваше превосходительство, господин генерал!
Сегодняшняя пресса сообщает и подчеркивает, что среди губернаторов, генералов, военнослужащих и гражданских лиц, которые будут награждены в Порту-Алегри в рамках празднования Недели армии, находится участковый Педру Карлус Зелиг. Итак, на одной и той же церемонии будут удостоены высоких наград и видные военные, и гражданские деятели, и служащий полиции, находящийся в данный момент под следствием по обвинению в применении пыток и в гибели несовершеннолетнего Луиса Карлуса Пинту Аребалу. Прокуратура обвиняет его в преступлении, предусмотренном статьей 121, параграф 2, пункт III уголовного кодекса (убийство с особой жестокостью), а судья, принявший заявление, в сделанном им заключении характеризует эту смерть, покрывшую позором весь штат Риу-Гранди, как «зверское и бессмысленное убийство». Законодательное собрание выявило факты, свидетельствующие против полицейских служб нашей страны и составляющие ужасающее досье.
