Я очистила алтарь. Выбросила всё, даже камешки. Оставила только Священное Писание да фотографию Божьего человека.
Я решила взять его штурмом и надела карминное платье, в котором мне всегда везло. Вниз поддела прозрачные розовые трусики и черный французский кружевной лифчик. Волосы распустила, губы оставила ненакрашенными.
Все пели. Когда я вошла, он взглянул на меня. Он был уже на амвоне. Я проплакала почти все богослужение. Он спросил, что со мной.
— Ничего страшного. Это самое… Трудно объяснить. Сердце не в порядке.
— Болит, что ли?
— Да нет…
Вот и представился случай признаться ему в любви! Как мне хотелось его поцеловать! Но не здесь же…
— Заходите в гости… Я живу неподалеку, дом желтого цвета, квартира сто два.
— Сто два?
— Жду вас. Приходите.
Другие прихожанки отвлекли внимание пастора. Не оглядываясь, я спустилась по лестнице.
Дома я быстренько привела себя в порядок и стала ждать, ждать, ждать… Он не появился. Я бросила посещать богослужения. В закусочную больше не заходила. Хватит! Вскоре я вспомнила, что люблю праздники, друзей, весь мир…
Однажды он все же пришел. Как‑то в воскресенье часа в три пополудни раздался звонок. Это был он! Пастор пришел спасти заблудшую овечку! Я наспех почистила зубы, оставила дверь полуоткрытой и скользнула в еще теплую постель. Он вошел.
— Здравствуйте!!!
— А, вы здесь…
Он включил свет. На нем был тот же светлый костюм, что и в день нашего знакомства… Сердце у меня учащенно билось…
— Почему в церковь больше не ходите?
— Не могу.
— Отчего же?
— Оттого что по субботам мне никак не встать с постели.
— Так вы больше не хотите?
— Чего не хочу?!
— Посещать богослужения…
— Я хочу быть женщиной, а не просто прихожанкой.
Он рассмеялся и посмотрел на прикрывавшую меня простыню. Видя мои очертания, он явно догадывался, что я голая. В этот момент я почувствовала, что он возжелал меня. Он мог бы сдернуть с меня простыню и увидеть то, что лишь смутно представлял, но не отважился — это же Божий человек. Он отвел взгляд от простыни и поглядел мне в глаза, потом в затворенное, не пропускавшее дневного света окно… Я выпила таблетку витамина С, растворенную в стакане воды.
— Когда‑нибудь я вернусь в церковь. Но не сегодня, не сейчас. Теперь не хочу, не могу.
— Не можете?
— Мне трудно объяснить… Неужели сами не понимаете?
— Понимаю.
Он увидел свою фотографию у меня в изголовье и сказал, что его ждет жена.
Я повернулась в постели. Под простыней снова обозначились мои формы. Он увидел их, поднял голову и снова поглядел мне в глаза.
— Я помолюсь за вас.
Больше ему нечего было мне сказать на прощанье. А я ведь женщина, а не овечка какая‑нибудь… И я расплакалась.
На месте преступления
Наконец‑то я вышла замуж. Супружество мое длилось три долгих года. Познакомилась я с Густаву на каком‑то безумном празднестве, пошла к нему домой и вышла оттуда только спустя несколько дней… Когда он посмотрел на меня во время праздника, мы оба поняли, что долго будем вместе. Об этом мы потом сказали друг другу.
Поцелуй наш был незабываем — как будто Густаву сам научил меня целоваться. Продолжение не заставило себя ждать.
— Я хочу тебя…
— Я тоже…
— Начинай ты.
Он обожал, когда начинала я. Начинать — значило испытать блаженство в полной мере. Сперва только кончик языка отправлялся в круговое путешествие по гладкому и влажному желудю. Потом я принималась сосать, как теленок, используя только язык и верхнюю губу. Тут начинали действовать мои руки. Правая скользила по его телу, а левая сжимала основание фаллоса. Не оставались без внимания и яички. Я осторожно брала их в рот — оба одновременно. Вот как я начинала… Как это делается, я прочла в журнале, а сосать по‑телячьи научилась сама.
Густаву тоже был глубоким знатоком всех моих дырочек. Он знал каждое местечко, прикосновение к которому доводило меня до экстаза, до исступления… И так — ежедневно.
Спустя два года ему вздумалось ревновать и подозревать меня. Все мужчины стали в его глазах моими потенциальными любовниками, подруги мои казались ему бесстыдницами и вертихвостками, а в гостях я, по его мнению, только и делала, что флиртовала… и я чувствовала себя все более скованной, неуверенной, загнанной… Я стирала, гладила, готовила, ухаживала за цветами, смотрела телесериалы, записывала кулинарные рецепты из передачи для женщин… хоть я и сделалась образцовой домашней хозяйкой, ревность Густаву становилась все болезненнее. Он подозревал портье, сторожа, водопроводчика, электрика… Я знала, что это необузданное чувство не имеет ничего общего с любовью — хотя бы уже потому, что целовались мы все меньше, предварительные ласки становились все привычнее и скучнее, а сексом мы занимались от силы раз в две недели. Во время наших нечастых соитий я чувствовала, что мысленно он пребывает где угодно, только не в нашей комнате, и воображает себе любую женщину, только не меня. Тогда кого же? Я решила разузнать. На другой день я тайком пошла следом за ним…
Небольшой четырехэтажный дом. Он позвонил, ему открыли. Тысяча противоречивых мыслей промелькнули у меня в голове. Надо было что‑то делать, но что? Ворваться в дом? Закричать? Бросить камень в окно? Нет! Сделаем иначе. Узнаем, не сдается ли квартира. На домофоне оказалась кнопка с надписью «Консьерж». Я позвонила. Он открыл.
— Скажите, пожалуйста, не сдается ли у вас квартира?
— Двадцать второй номер. Третий этаж.
— Окнами на улицу?
— Нет, во двор. Там, правда, пыльновато…
— Сколько там комнат?
— Две. Вот вам ключ.
— Сколько стоит?
— Узнайте в агентстве недвижимости.
— Теперь вот еще что… А с окнами на улицу нет?
— Нет. Только эта.
— Третий этаж?
— Да. Там шкафчик есть на кухне.
Я увернулась, чтобы он не увязался за мной.
— Ключ потом вернете.
— Конечно… Спасибо.
Консьерж скрылся за узкой дверцей, а я пошла вверх по лестнице со смешанным чувством страха и любопытства, силясь представить свою соперницу. Прежде чем вставить ключ в замочную скважину двадцать второй квартиры, я прислушалась. Из соседних квартир доносилась только музыка да звяканье кастрюль.
Войдя в пустую квартиру, я сразу отправилась на балкон. Если бы я не бросила курить, то теперь бы точно закурила, чтобы скоротать время… Он явно подозревал, что я занимаюсь теми же делами, что и он — оттого‑то и ревнует. Глядя на меня, он как будто смотрел в зеркало: знал, что изменить — не просто так…
