Я несколько раз пересекалась с ним в булочной, в супермаркете… Вблизи он выглядел совсем иначе. Мы даже не здоровались, но всегда улыбались друг другу, обмениваясь взглядами сквозь линзы бинокля.
Примечание. Он фотогеничен.
Переливы
Случались у меня и любовные неудачи, от которых долго кровоточило сердце. Не то чтобы я боялась любить, а просто решила вычеркнуть из моей жизни мужчин и некоторое время пожить в одиночестве… И он появился в каком‑то безумном сне. Мы с ним виделись несколько раз на вернисажах, на выставках… Мне нравились его работы, но на автора я никогда не обращала внимания… И вот мне приснилось, что мы вдвоем, обнаженные — у него в мастерской. Я позирую, сидя на столе. Он меня облизывает. Слюна у него разноцветная, а язык — словно шпатель… А пенис — как будто кисть, разбрызгивающая краску по всему моему телу. Я проснулась и, по маминому примеру, записала сон. Стала смотреть на этого мужчину другими глазами.
Как‑то раз он позвонил мне и пригласил на свою выставку. Слово за слово — и мы договорились поужинать вместе. Самое удивительное, что я совершенно не помнила его лица — ни во сне, ни наяву.
Он заехал за мной, и мы отправились есть устриц. Без конца болтали, целовались. Он довез меня до дома, и мы очутились у меня в постели…
Сон был красочнее, но настоящая кисть — лучше, а поцелуй — приятнее, чем последующие свет и тени. И он пришел не с пустыми руками! У него было полно презервативов, так что секс у нас был безопасным и спокойным. Кончили мы одновременно. После недолгой паузы начали все сызнова.
— Как мне хорошо…
— Тебе нравится? Скажи…
— Очень…
— Ай!.. Ты уж совсем.
— Улетаю…
— Уже кончаешь?
— Да… А‑а‑а…
— Как ты здорово кончаешь…
— …
— Опять кончаешь?
— И еще не раз, если так будешь продолжать…
Я кончила еще пять раз. В последний раз — вместе с ним, и потом, обессиленные и насытившиеся, еще долго целовались.
Он ушел, а меня обуял сон в пастельных тонах. В два часа он звонит и говорит, что у него идея. Я испугалась, что он предложит мне стать его женой. Сердце у меня в пятки ушло… Но у него и в мыслях не было жениться. Он задумал одно произведение искусства.
Намечалась выставка в Нью‑Йорке. Я продлила заграничный паспорт и села в самолет, на котором были холсты, скульптуры и я. Я выставлялась, но не продавалась, и длилось это целую неделю. Я оказалась самой обсуждаемой работой на выставке, меня поместили на обложку каталога, воспроизводили на журнальных и газетных полосах, даже в «Нью‑Йорк таймс».
Живая статуя. Работа называлась «Переливы». Художник нанес мне на тело и на волосы перламутровую краску, сделал специальное освещение и выставил меня живьем на цветном фоне. Когда я двигалась, краска на моем теле переливалась. Великолепная работа! На месте, где я была выставлена, оказалось все необходимое. Я ела, читала, смотрела телевизор… Даже туалет был — единственное место, где оказывалась почти что в уединении: публике видны были только моя голова и ноги, и прочие части тела скрывались за черной перегородкой.
Неделя в Нью‑Йорке, мегавыставка, супергалерея… Я была единственным произведением искусства, которое уходило на ночь и возвращалось утром. Секса у нас больше не было. Он был профессионалом высокого класса и стал относиться ко мне как к своему творению. В последний день выставки я безумно понравилась одному американскому миллионеру, и он предложил семьсот тысяч долларов за «Переливы». Но это была любимая работа художника, ей цены не было, и потому она не продавалась.
Повелитель ночи
Было время, когда мое воображение населяли недоступные существа: конькобежец, в которого я была несколько недель влюблена, потом один седовласый мужчина, с котором я все время встречалась в супермаркете, несколько голливудских актеров и, наконец, блистательный повелитель ночи!
Нас было трое красавиц — Жулия, Кристина и я.
Мы обо всем договорились по телефону: сначала в кино, потом в «Династию» — самый новый и самый отпадный бар в городе. Нашли в справочнике. Ни одна из нас не возлагала никаких особых надежд на этот вечер — хотя бы потому, что стоящих мужчин редко встретишь в такое время…
Жулия, которая вышла замуж немногим более года назад, считала, что ее любовь — одна на всю жизнь. Черное платье.
Кристина, убаюканная последним гаданием на таро, твердо верила карточным предсказаниям: к ноябрю она должна кого‑то встретить, а значит, к такой встрече нужно быть готовой в любой момент. Коричневая мини‑юбка, высоченные каблуки, грудь, выпирающая из тугого, готового разорваться лифчика. Много лайкры.
Я в ту пору переживала разочарование. Три последних романа, более или менее продолжительные, окончились полным крахом. К тому же я еще сохла по Луису. Я пошла с подругами просто так — развеяться. Я похудела, мне было холодно. Черные брюки, белая кофточка, серый жакетик…
Бар оказался переполнен — ни одного свободного столика.
— Только наверху.
— Почему?
— Мест нет.
И вот три девицы поплелись на верхний ярус, где их красота явно окажется невостребованной, но — кто знает? — может, найдется свободное местечко. Но и верхний ярус был переполнен. Я стремглав понеслась к единственной свободной банкетке с вращающимся сиденьем.
Потом поменяемся, — сказала я, утешая не столь проворных подруг, и взглянула на парня и девчонку, совсем еще подростков, прислонившихся к колонне. У обоих на зубах были скобки для исправления прикуса, и когда они целовались, сыпались искры.
— Винца, что ли, возьмем?
— Нет. Вино тоску нагоняет.
— Тогда пива, — выпалила Кристина. — По жаре пивка хорошо выпить.
Жулии было все равно — она ничего не пила. Ну что ж — пива так пива. Пиво пили многие. Официанты сновали с подносами, уставленными кружками пива, которые тут же сменялись пустыми кружками. Бармены за стойкой непрерывно наполняли кружки.
Столики располагались между стойкой и небольшой эстрадой, где с четверга по воскресенье играл ансамбль. Но поскольку был понедельник, ансамбля не было, а играло радио. Передавали бразильскую музыку, прославившуюся на весь мир.
Бар был летним, и всем нам хотелось насидеться тут всласть, пока сезон не закончился.
— Я звонила Луису…
— И сделала большую глупость.
— Пора тебе с ним покончить.
— Бедняжка…
— Ну, звонила, и что?
— Подошла женщина…
— Может, сестра?
— Нет у него сестры. Брат есть.
