Одно только омрачило мне радость. На бетонных скамейках сидели оборванные ребятишки, в основном чернокожие, с глазами затравленных зверьков. Я, впрочем, был к этому готов. Это было новое поколение беспризорников. Я ведь тоже через это прошел. Только мне тогда было лет двенадцать – тринадцать, а этим – по семь или восемь. Глаза у них было красные – наркотики? – и очень недобрые. Их вид внушал сострадание и вместе с тем опасение. Но нельзя было показывать, что их боишься. От них всего можно ожидать.
Сделав несколько шагов, я увидел толпу народу возле фонтана. Из любопытства я подошел посмотреть. Не сразу понял, что привлекло внимание собравшихся. Там толпились только мужчины и мальчишки – ни одной женщины. Подойдя поближе, я не поверил глазам. Девочки. Лет по семь, по восемь, по десять. Короткие ветхие платьица. Без трусиков. Долговязые подростки, вытаращив глаза, швыряли монетки в чашу фонтана. Девочки бросались их подбирать. Мокрые платьица плотно облегали девчоночьи тела, обрисовывая формы. Торчком стояли крохотные груди, из-под задирающихся платьиц виднелись попки и кое-что еще.
Зрители продолжали швырять монеты. Девочки ныряли, поддразнивая собравшихся, которые пожирали их глазами, и улыбались. Многие зрители совали руку в карман. Я не верил глазам. Как это всё печально! Банда придурков насыщает похоть. Не будь это в центре города, при всем честном народе, парни бросились бы в воду и изнасиловали девочек.
Это были безымянные, безликие люди, потерявшие человеческий облик в своем сексуальном атавизме. И никто не расходился. Толкались локтями, чтобы лучше было видно.
Девочки складывали монетки в мешочек. Заработок казался легким. Было холодно, они дрожали, вылезая из воды. Но не уходили. Для них это было золотое дно. Если бы такое шоу длилось ежедневно по нескольку часов, они наверняка зарабатывали бы не меньше, чем проститутки на панели.
Так и подмывало взять палку да отлупить как следует этих придурков. Но я просто повернулся и ушел. Сердце у меня щемило. К тому времени я успел стать противником насилия. Больно было глядеть на такой «спектакль». Если бы я мог взять этих девочек отсюда, приютить у себя дома, определить в школу, заботиться о них… Эти девочки-беспризорницы не знают, какой страшный вред причиняют сами себе.
Язвы родного города… У меня пропала охота гулять, и я решил вернуться в тюрьму. Там я хотя бы знал, что меня ожидает и как с этим бороться, если потребуется. И только ночью, засыпая, я вспомнил, что назначил свидание любовнице, а сам не пришел. Из-за печального зрелища у фонтана я забыл, что меня ожидает хороший секс. Быть может, это добрый знак?
Университет ничем новым не радовал. Некоторые лекции перестали меня интересовать. Один профессор настолько наскучил мне своими бесконечными повторами, что я встал и ушел с лекции. Я пребывал в какой-то апатии и вдруг вспомнил про метро.
Я не колебался ни секунды. Хотелось чего-нибудь хорошего, нового и упорядоченного. Умственного, я бы сказал. В университете я иногда выходил из терпения. Не все лекции устраивали меня по содержанию. Порой мне хотелось самому читать лекции. Некоторые вещи я знал досконально и был уверен, что смогу облечь их в интересную, занимательную форму.
Метро, как я уже знал – это многолюдье и безмолвие. Кто бы мне сказал раньше – я не поверил бы. Я свободно дышал, не чувствуя ни вины, ни раскаяния. Прогуливать лекции я не мог. Мои успехи должны были быть отличными. На этом настаивала тюремная администрация. Иначе меня лишат права посещать университет. Я вышел на Соборной площади. Меня тянуло к фонтану и к девочкам. Вечерело. Я решил съесть бутерброд и выпить лимонаду. На несколько мгновений я задумался, путаясь в воспоминаниях. Расплатившись, я отправился туда, где в прошлый раз видел девочек. Собирался дождь. Народу там не было.
Я покружил по площади, с возмущением вспоминая то, что видел в прошлый раз и собирался было уйти, как вдруг услышал жалобный девчоночий голосок: «Дяденька, купи мне конфетку». Я хотел было сунуть девочке денежку, чтобы отвязаться, да вспомнил собственное бесприютное детство. Я ведь частенько ночевал на улице, спасаясь от отцовских побоев, и на своей шкуре знал, что такое холод и дождь. Я терпеть не мог выпрашивать милостыню – ощущал себя ничтожеством. Когда я воровал, меня, по крайней мере, за человека считали.
«Попадусь – накажут», – думал я. И действительно наказали. Когда сажали несовершеннолетних, над ними особенно издевались. Орали, что так, мол, нам и надо. Раз уж родителей не заботит наше воспитание, они, дескать, сами им займутся. Как нас били! Невдомек им было, что дома именно так меня и «воспитывали».
Девочкин взгляд пробудил во мне воспоминания. Просила она робко, словно не желая докучать.
– Дяденька, дяденька!
– Пойдем. Куплю тебе чего-нибудь поесть.
– Не надо. Только конфетку.
Она, конечно, взяла всё, что я ей дал. Сказала, что отнесет матери и братьям. Своим промыслом она занималась около года. Родная мать привела ее к фонтану и велела делать так, как другие девочки. Приходила она не каждый день. Девочки объединялись в группки по пять или семь душ и соблюдали очередность. Они были «хозяйками» фонтана, но имели право приходить только три дня в неделю. Воскресенье – выходной. Ей шел тринадцатый год, но выглядела она младше своих лет. Всё, что она зарабатывала, шло на пропитание пятерым младшим братьям. Она еще кое-чем подрабатывала.
– Чем же? – спросил я, догадываясь, о чем может пойти речь.
– Мужчины платят деньги и кладут нам руку между ног. Лезут туда пальцами. Еще им нравится лизать. Всё за отдельную плату. Я разрешаю всё, поэтому хорошо зарабатываю.
Мне стало тошно. На ее личике в этот момент читалось блаженство. Лакомства ее заворожили. А мне так хотелось помочь ей! Я сказал, чтобы она пошла помыть руки. Она недоуменно поглядела на меня: зачем? Но все-таки побежала в туалет. Вернулась очень быстро. Глаза у нее блестели.
Она набросилась на бутерброд, запихав его в рот почти целиком. Я ждал, глядя на нее с состраданием. С едой было быстро покончено. Без обиняков, как будто речь шла о чем-то простом и естественном, она спросила:
– Дяденька, тебе чего-нибудь нужно? Я могу.
У меня в животе все перевернулось. Девочка с грустными глазами на улицах Сан-Паулу… И сколько их таких! У меня снова пропала охота гулять, и я возвратился в тюрьму.
В мое время по улицам бродила какая-нибудь сотня беспризорников. Теперь они исчислялись тысячами, и особенно безотрадную картину являли собой девочки. Никогда дорога до тюрьмы не казалась такой долгой. Чудилось, что у меня в груди дырка. Ни чистота в метро, ни красивые женщины, не в силах были заглушить во мне тоску. Тяжко быть очевидцем насилия в вечернем Сан-Паулу и не находить никакого выхода.
Глава 12
Виолета
Моя подруга Мария Лýсия сообщила мне ее адрес. Написала, что она высокая и красивая. У нее был сын, некоторое время назад она расторгла брак, нанесший ей серьезные душевные травмы. Я был одинок, и старые раны у меня готовы были раскрыться. Но вожделение не отпускало меня, и мне грезились раздвинутые ноги и хорошенькие попки. Казалось, что секс существует отдельно от чувства. Мне нужен был именно секс. Сердце обливалось кровью, да что толку! Сексуальные возможности – призрак мужского здоровья. Годы шли, сидеть мне оставалось еще долго, и женская близость скрасила бы мое одиночество. Мне всегда казалось, что я умру в тюрьме, не отбыв срок до конца. Шли дни за днями, а я старался не думать о будущем. Ждал, что должно что-то произойти. Женщины, которая служила бы только для насыщения похоти, мне не хотелось.
