Я заломил бровь.
— Какого такого Чикагского Альянса?
— Того, что он организовал, чтобы защитить город от фоморов, — ответил Баттерс.
— «Он»? — не понял я. — От фоморов? Кто «он»? Или что?
— Ох, Гарри, извините. — Баттерс прикусил губу и сокрушенно опустил взгляд. — Я думал, вы знаете... Марконе. Барон Джон Марконе.
Глава семнадцатая
Пистолет Стю я нашел там, где обронил его во время драки. А потом поспешил за Баггерсом к его машине — старому «Плимуту-Роудраннеру». Тот выглядел едва ли не хуже моего «Фольксвагена»-«жучка», каким я его видел в последний раз. Царапины и вмятины покрывали весь стальной кузов — некоторые из них подозрительно смахивали на те, что остаются от длинных когтей, — но мотор урчал успокаивающе ровно. На номерном знаке значилось: «МИИМИИП».
— Я типа сменил свою старую машину, — объяснил Баттерс, когда я забрался в салон прямо сквозь дверцу.
Я не стал жаловаться на связанные с этим неприятные ощущения. Не при Баттерсе. Это лишило бы меня всего призрачного великолепия.
— На другую старую, — хмыкнул я. Голос мой звучал из приемника, болтавшегося на ремешке под зеркалом заднего вида.
— Сталь нравится мне больше стеклопластика, — сказал Баттерс. — Фоморы явно состоят в некотором родстве с фэйре. Ни те ни другие не любят прикосновения железа.
Череп с устроившимся в нем Бобом покоился в самодельном контейнере на приборной доске «Роудраннера», покачиваясь на ходу машины, как кукла-дезодорант.
— Они здорово повязаны друг с другом, — сообщил Боб. — С давних, очень давних времен. Еще до войн Сидхе.
Я удивленно повел бровью.
— Я мало что слышал об этом.
— Всякие бредни, — с энтузиазмом пустился в объяснения Боб. — Еще до моего времени, но я слышал много разного. Сидхе-даоисты, Туата, Тулвит-Тег, Шен... Легендарные союзы, легендарные измены, легендарные битвы, легендарные свадьбы, легендарный секс...
— Легендарный секс? — переспросил я. — С каких это пор секс носит эпитет легендарного?
— И тонны смертных простаков вроде тебя, которых использовали в качестве пешек, — радостно продолжал Боб, не обращая внимания на мой вопрос. — Слов не хватает, чтобы описать все это. Это как если бы «Властелин Колец» и «Элен и ребята» родили ребенка от Халка Хогана и электронного тира.
Баттерс даже поперхнулся от такого сравнения.
Впрочем, блин-тарарам, кто бы не поперхнулся на его месте?
— Короче, — прохрипел Баттерс, немного придя в себя, — в жилах у фоморов довольно много крови фэйре.
Поэтому когда я еду куда-то, я предпочитаю делать это, защищенным доброй детройтской сталью.
— Мёрфи говорила что-то про фоморов вчера вечером, — вспомнил я. — Я так понимаю, они нагрянули к нам в город?
Лицо у Баттерса сделалось чуть отстраненным.
— Еще как. Я совсем с ног сбился. — Он набрал в грудь воздуха. — Э... Послушайте, дружище, это правда вы?
— То, что от меня осталось, — устало ответил я. — Угу.
Он кивнул:
— Э... У нас проблема. С Молли.
— Я видел.
— Ничего вы не видели, — буркнул он. — То есть я слышал, Мёрфи говорила вам о том, что та слегка съехала с катушек, но на деле все серьезнее.
— Насколько? — спросил я.
— Семнадцать убитых за последние три месяца, — ровным голосом ответил он.
Пару кварталов мы ехали молча.
— Кто? — спросил я наконец.
— Подонки, — прямо ответил он. — Коп, возможно, изнасиловавший проститутку. Мелкая преступная шушера. Ворье. Она даже не особенно скрывается. Превратилась в этакого Темного Рыцаря. Все свидетели описывают высокую женщину в нескольких слоях рванины. Уже через две недели газеты обозвали ее Леди-Оборванкой. Называют ее и всякими другими именами — потехи ради, чтобы показать, что им не страшно, но...
— В этом городе много кого убивают, — заметил я. — Вовсе не обязательно это Молли.
— Гарри. — Баттерс затормозил перед светофором и посмотрел на меня в упор. — Я обследовал двенадцать жертв. Все погибли по-разному, но у каждого во рту я обнаружил клочок ткани.
— И что? — спросил я.
— Я сравнил эти клочки. Это та же ткань, из которой сшита одежда, что была на вас в Чичен-Ице. Несколько образцов ее фигурировали в материалах обследования места... места вашего убийства. Кто-то проник туда, не замеченный никем, даже камерами слежения, и похитил их.
Перед глазами с пугающей ясностью возникла картина. Безмолвные каменные зиккураты в ночи. Шипение и скрежет нечеловеческих голосов. Отвратительный запах вампиров — словно запах рептилий. Моя фея-крестная (я не шучу: моя крестная действительно фея, и с ней лучше не связываться) превратила мою одежду в доспехи, возможно, спасшие мне жизнь несколько раз за ту ночь, тогда как сам я этого даже не заметил. Когда они снова превратились в плащ, куртку и джинсы, от них остались жалкие изодранные лохмотья.
Очень в моем духе.
Кто-то, имеющий непосредственное отношение к моей смерти, убивал людей в Чикаго.
Могла ли это быть моя ученица?
Если верить практически всем моим знакомым женщинам, она была ко мне неравнодушна. Я не отвечал ей взаимностью. Конечно, Молли хороша собой, умна, сообразительна, отважна, изобретательна и умела. Однако я знаком с ней еще с тех пор, когда она носила лифчик всего лишь из чистой формальности, — я работал тогда с ее отцом, одним из немногих людей на свете, к которым питаю неподдельное уважение.
В Молли присутствовало темное начало. Я заглядывал к ней в душу. Я видел это не в одном из ее потенциальных будущих. Я ощущал это в ее магии, когда она — из самых лучших побуждений — колдовала с хрупкими людскими сознаниями.
Но хотя она зубами и когтями дралась в Чичен-Ице бок о бок с нами... Она не убийца. Не Молли.
Так ли?
В определенных условиях, при определенных обстоятельствах людей можно довести до крайностей. Я сам продал душу и будущее ради спасения своей дочери.
А я ведь был учителем Молли. Наставником. Образцом для подражания.
Могла ли моя смерть толкнуть ее на крайние меры, как толкнула на них меня возможная потеря дочери? Отринула ли она все, чему я пытался ее обучить, ради того, чтобы использовать свою силу без всяких ограничений?
«А почему бы ей этого не сделать, тупица? — услышал я у себя в мыслях собственный голос. — Не ты ли показал ей, как это делается? А ведь она всегда была способной ученицей».
Хуже того, для чародея Молли отличалась особой восприимчивостью — столь остры были ее сверхъестественные чувства, что вихри магических энергий или эмоций, которыми неизбежно сопровождаются смертельно опасные ситуации, причиняли ей боль, психическую и физическую. И ведь я даже не задумывался об этом, когда потащил ее с собой в Чичен-Ицу на самую опасную, кровавую и смертоносную затею из всех, в которых мне довелось участвовать.
