— Здравствуй, — растерянно ответила Матрена, все еще не решаясь поверить в происходящее.
— Давай пройдемся немного, — предложил парень, махнув рукой в направлении привязанной лодки.
Влажный теплый воздух, напоенный ароматами луговых трав, дурманил головы. Серебристая рыба играла в темной речной воде. Над прибрежными камышами кружили стрекозы с прозрачными радужными крыльями.
— Я хочу показать…
— Что?
— Сейчас увидишь!
Он взял ее руки, сделавшиеся безвольными, в свои. Девушка задрожала и попыталась высвободиться.
— Давай, согрею, а то они у тебя ледяные.
Матрена мертвенно побледнела, и только на щеках вспыхнул лихорадочный румянец.
— Что с тобой? — ласково прошептал Павел. Он начал медленно перебирать тонкие пальцы; чувствуя бешеное биение пульса, гладить нежные запястья. Тело Матрены плавилось от его прикосновений, словно воск, и не желало иной участи. Воздух сделался горячим и густым. Звуки замерли. Наступило безвременье.
Влюбленные молча поплыли к другому берегу. Стелился молочный туман. Установившуюся тишину нарушали лишь мягкие всплески воды и поскрипывание весел.
Причалив, Павел выпрыгнул из лодки и подал Матрене руку.
— Как здесь красиво! — с восторгом воскликнула она, разглядывая необычную березовую рощу. Стволы деревьев, идеально прямые, гладкие, белые, без темных штрихов, напоминали высокие колонны храма.
— Главное впереди! — Парень обнял ее за плечи, увлекая за собой.
И действительно, углубившись в лес, девушка не поверила своим глазам. Правильной круглой формы, перед ними лежал чудесный, благоухающий ковер из ландышей. Конечно, всем приходилось встречать ландышевые поляны, но эта поражала густотой и красотой растущих на ней цветов.
— Ну как? — гордый своей находкой, весело спросил Павел.
— Необыкновенно! Похоже на волшебство… — прошептала Матрена, наслаждаясь дивным, пьянящим ароматом. — Говорят, ландыши могут сводить с ума, особенно в полнолуние…
Они, не сговариваясь, посмотрели на сумеречное небо с большим желтым диском.
Павел усмехнулся.
— А если я сам хочу безумия? — спросил он внезапно охрипшим голосом. Его неудержимо влекло к загадочной девушке. Павел подошел совсем близко и замер, одурманенный ее запахом, вплетенным в сладкую ландышевую отраву.
— Еще ближе, еще, — Матрена медленно роняла слова, завороженно глядя на любимого.
Странной была их любовь, похожая на падение в пропасть или полет в высоте. Она пугала и притягивала одновременно. Теряя голову, с каким-то немыслимым отчаянием, Павел сжимал девушку в своих объятиях. Податливое тело выгибалось ему навстречу, мечтая слиться с ним, сделаться одной плотью и кровью. Он осыпал нежное лицо поцелуями, приникая пылающими губами к гладкому атласу прохладной кожи. Павел стремился выпить ее всю, до конца, но жажда оставалась неутолимой! Во сне или наяву, ландыши сводили с ума, опутывая колдовским ароматом, и тогда влюбленным казалось, будто они сами сотканы из призрачных цветочных нитей. Радуясь их безумию, хохотала сводница-луна, освещая брачную постель неверным светом.
Быстро пролетало лето. Каждый новый день превращался в болезненное ожидание новой встречи. Они жили лишь в объятиях друг друга, не обращая внимания на пересуды и недовольство родных. Только одно имело теперь для них значение — любовь.
Иногда, на самом краю сознания девушки, начинала биться раненой птицей пугающая мысль, что их чувство не от Бога… Но стоило увидеть любимого, Матрена забывала обо всем.
Осенью сыграли свадьбу. У Павла оказались любящие, добрые родители. Они не стали возражать против выбора сына. Им самим приглянулась скромная, работящая сирота. А что без приданого, рассуждали они, так это не самое главное! Главное в семье — лад да любовь.
Прошло семь лет.
Сентябрьское солнце уже не обжигало, оно ласково гладило кожу, даря ей радость мягкого тепла. Яркий, но, к сожалению, короткий праздник золотой осени завершал промелькнувшее в заботах лето.
— Мама, а чего он меня дразнит?
В дом вбежала краснощекая запыхавшаяся девчушка лет четырех, растрепанная, с выбивающимися из толстой косы светлыми кудряшками. Она попыталась спрятаться за материнскую спину от преследующего ее старшего брата.
— Николай, тебе не стыдно? Она же младшая, да еще девочка! — укорила его мать. Впрочем, по-настоящему сердиться на сына она не умела. Матрена старалась скрывать особенное отношение к Коленьке, своей тайной слабости. Женщина невольно залюбовалась проказником. Сын пошел весь в Павла: такой же высокий, для своих шести лет, темноволосый, с дивными васильковыми глазами и обворожительной улыбкой.
Дети с криком бегали вокруг матери, то и дело хватаясь за широкую юбку, и мешали готовить. Матрена остановила расшалившихся озорников:
— Ну, хватит, перестаньте сейчас же! А то я вас могу чем-нибудь обжечь! Идите, погуляйте на улице!
Женщина торопилась. После храма времени на стряпню оставалось мало. Сегодня по заведенному обычаю должен состояться их воскресный семейный обед. Скоро придут свекор со свекровью, вместе с сыновьями, их женами и детьми. Свекор называл невестку своей любимицей и всегда расхваливал ее готовку, поэтому Матрена не хотела «ударить в грязь лицом». Женщина вытащила из печи аппетитные пироги с капустой и белыми грибами, пышные, с румяной корочкой, и смазала их топленым маслом. Рядом, на столе, уже красовались замечательные расстегаи с щукой и сладкая черничная кулебяка. В чугунке томился подернутый золотистой пленкой наваристый, душистый бульон из молодой утки. Матрена ловко порубила птицу кусками, замесила домашнюю лапшу и нарезала тесто тонкими полосками. Рядом на плите расположилась тяжелая сковорода с весело потрескивающими хрустящими шкварками, на которые женщина разбила яйца.
Во дворе послышались счастливые детские голоса и оживленные переговоры взрослых. Дверь открыл улыбающийся Павел.
— Проходите, проходите, — пригласил он, — мы уж заждались!
В сенях сделалось тесно и радостно от шумной многочисленной родни.
— Каким же духом тянет от твоего дома, невестушка! Всем соседям на зависть! — ласково улыбаясь, проговорила свекровь.
Войдя в горницу, старшие не спеша перекрестились и поклонились находящимся в красном углу образам, а следом за ними и остальные. После недолгого почтительного молчания послышались веселые приветствия, сопровождаемые родственными объятиями и поцелуями.
— Проходите, гости дорогие! — радушно пригласила их Матрена, указывая рукой на ломящийся от домашних разносолов стол.
— Ну, у тебя, Мотя, как всегда, от вкусноты глаза разбегаются! — похвалил свекор. И было за что. Свежий домашний каравай, нарезанный крупными ломтями, нежное, тающее во рту хлебное сало с тонким мясным кантиком, с пылу с жару сваренная белоснежная рассыпчатая картошка, хрустящая капуста, заквашенная с антоновскими яблоками и клюквой, маслянистые рыжики, с ажурной бахромой волнушки и крепкие аппетитные грузди радовали глаз. От непередаваемых ароматов наваристой утиной лапши, крепко прожаренных в сметане карасей, горячих пирогов и ноздрястой, со шкварками, яичницы кружилась голова. Из погреба вытащили запотевший кувшин с холодным хлебным квасом и четверть самогона. Помолившись перед едой, семейство дружно уселось за стол. Взрослые, выпив по стопочке за воскресный день, неспешно приступили к трапезе. А после с удовольствием повели разговоры о приметах на будущее лето, об урожае, о предполагаемых ценах на зерно. От обильного застолья всех порядком разморило, но звуки кадрили быстро разогнали дремоту. Это Павел заиграл на своей гармони. Предвкушая веселье, свекор начал притоптывать ногами и похлопывать себя по коленкам. Задорно постукивая каблучками, выплыла младшая невестка. Навстречу ей выскочил старший брат Павла. Пройдясь перед плясуньей петухом и вприсядку, он чинно подал женщине руку. Невестка жеманно протянула ему кончики пальцев, подчеркнуто гордо смотря вперед. Затем ноги танцоров удивительно согласованно принялись отбивать чечетку. Каждый раз маленький семейный спектакль вызывал бурю восторга, особенно у ребятишек. «Молодцы, молодцы!» — кричали взрослые. «Еще, еще!» — вторили им дети.
