«Сегодня я исправлюсь. Я не буду такой же гадкой девчонкой, как раньше. Не стану выходить из себя и отпускать неприятные замечания. Не буду заходить слишком далеко в двусмысленных шутках, чтобы окружающие замолкали и неодобрение буквально повисало в воздухе. Я буду доброй и милой, внимательной и терпеливой. Такой девушкой, какая нравится всем».
Но уже к вечеру все ее планы шли прахом. Она несла какую-нибудь чушь или разговаривала слишком громко. Она бросала вызов, лишь бы на нее обратили внимание. Наверное, Мэйбел сказала правду: она была эгоисткой. Но какой смысл жить так тихо, что тебя вообще никто не услышит?
– Ах, Эви, это уже слишком, – обычно говорили люди, и это был не комплимент. Да, она вся была слишком. Она всегда чувствовала себя белой вороной, где бы ни находилась.
Почему ее никогда не бывает «достаточно»?
Эви смотрела на длинные ряды окон в здании через улицу. Как же много окон! Кто за ними живет? Счастливы ли они? Сидят ли, так же как она, на крыше, охваченные чувством такого беспросветного одиночества, что кажется, будто ему нет ни начала, ни конца?
Дверь заскрипела на петлях, и в проем аккуратно протиснулся Джерихо. Чтобы пролезть, ему пришлось ссутулить свои широченные плечи.
– Я знал, что найду тебя здесь. Что стряслось с Уиллом?
Эви отвернулась от него и злобно смахнула слезы.
– Я размешала чай против часовой стрелки.
Джерихо присел, сохраняя почтительную дистанцию.
– Ты вовсе не должна мне рассказывать.
Эви промолчала. Далеко на юге солнце заливало золотым светом шпили высотных зданий. Дым поднимался рваными грязными клочьями из труб. На огромном рекламном щите красовалась упаковка мятной жвачки «Ригли». Рядом, у карниза крыши примостились голуби, вытягивая шеи в поисках еды.
– Как-то раз ты спросила, как я оказался в доме дяди Уилла. А я не стал тебе отвечать, – начал Джерихо. Он медленно достал из кармана аккуратно завернутую хлебную горбушку.
– Нет, не стал, – согласилась Эви. Раньше ей было очень любопытно, почему Джерихо здесь оказался. Но теперь она не понимала, какое это имеет значение – ведь она вот-вот уедет, хотя и была очень благодарна Джерихо за то, что он нашел время поддержать ее. Эви не хотелось, чтобы он уходил. – А теперь ты мне расскажешь?
Он, прищурившись, посмотрел на солнце.
– Я родился на ферме в Пенсильвании. Коровьи стада. Бескрайние пастбища. Работа в поле. Каждое утро выглядело так, словно это был первый день после сотворения мира. И так далеко отсюда, что даже в голове не укладывается.
– Звучит потрясающе, – сказала Эви, надеясь, что ее слова не звучат так же безрадостно, как она себя чувствовала.
Джерихо выждал пару мгновений, словно собираясь с духом.
– И вдруг началась эпидемия полиомиелита. Сначала заболела сестра. Вскоре я проснулся с лихорадкой. Когда меня довезли до госпиталя в Филадельфии, у меня уже отнялись руки и ноги, и я почти не мог дышать. Мне было девять.
Говоря об этом, Джерихо спокойно крошил хлеб на кусочки и бросал его голубям, которые жадно кидались на еду.
– Меня упрятали в какую-то машину, прототип будущего аппарата под названием «железное легкое». Оно может дышать за тебя. Но ты заперт внутри, как в металлическом гробу. Я проводил в нем дни, наблюдая за тем, как ползет и меняется солнечный свет на потолке. Мама приезжала из Ланкастера – сначала нужно было ехать верхом, затем на поезде – каждое воскресенье и молилась за меня. Но на ферме было слишком много работы, оставалось еще двое детей, и на подходе был следующий. Она стала приезжать раз в две недели. А вскоре вообще прекратила появляться. – Отломив еще кусочек, Джерихо кинул его в самую гущу курлыкающих птиц. – Я говорил себе, что это из-за снегопадов – она не могла добраться до Филадельфии по бездорожью. Я придумывал сотни отговорок. Дети часто это делают. Просто удивительно, на какую изобретательность способен твой мозг, если тебе очень хочется во что-то поверить.
Эви не знала, что сказать, поэтому просто наблюдала за суетящимися голубями.
– Потом я услышал, как у окна поет птичка – пришла весна. Я подумал, что если птица смогла добраться сюда, то и мама смогла бы. И в тот самый момент я понял, что она больше не приедет. Задолго до того, как врачи объявили мне, что родители подписали бумагу, в которой меня отдали на попечение государства, я уже все знал.
Джерихо вытер руки платком.
– Как родители могли бросить тебя вот так? – не выдержала Эви.
– Инвалиды не могут работать с плугом или молотилкой. Я для них являлся обузой. Были другие дети, которых нужно было прокормить.
– Как ты смог простить их с такой легкостью?
– А что изменилось бы, если бы я их не простил?
– Но сейчас ты сильный и здоровый. Как…
Джерихо бросил с крыши небольшой камешек с силой и точностью, которая вызвала бы зависть у профессионального бейсболиста.
– Они попробовали на мне кое-что новое, мне повезло, все сработало, и я не умер. Спустя некоторое время я полностью восстановился.
– Это же чудо!
– Не бывает никаких чудес, – возразил он. Его лицо стало абсолютно непроницаемым. – Уилл согласился стать моим опекуном. Ему требовался помощник, мне требовался новый дом. Он – прекрасный человек. На порядок лучше других.
– Его волнуют только исследования и этот проклятый музей, – выпалила Эви, выругавшись.
– Это неправда. Не знаю, что у вас сегодня произошло, но он просто раздавлен. Поговори с ним, Эви.
Эви захотелось рассказать ему обо всем, что случилось, но у нее не было сил снова стать мишенью для чужого осуждения.
– Он уже решил сослать меня назад в Огайо, – сказала она вместо этого. – Наверное, будь я привидением, он бы выслушал меня внимательнее.
– В мире не существует никаких привидений. Только ему об этом не говори, – пошутил Джерихо. Эви ухмыльнулась.
Пора было собирать вещи, но ей хотелось хоть немного отсрочить неизбежное, как следует запомнить этот восхитительный горизонт с силуэтами зданий. Это было лучшее время ее жизни. Жаль, что все подошло к концу.
Джерихо достал свою замусоленную книгу, и Эви кивнула на нее:
– Можно?
Джерихо передал ей книгу, и, открыв на заложенной странице, Эви стала читать вслух:
– «Бог умер. Бог не воскреснет. И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц?» – Эви посмотрела на него, хитро сузив глаза. – А ты ведь умеешь веселиться, сорванец. – Она с торжественным видом вернула ему книгу. – Ты мне почитаешь?
– Хочешь, чтобы тебе вслух читали Ницше?
– Хуже мне уже точно не будет.
Джерихо откашлялся и продолжил читать с того же места:
– «Самое святое и могущественное существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь? Какой водой сможем мы очиститься?»
