Она переспросила.
Молчание.
Поняла, что не ответит.
Потом она почувствовала, как горят огнем ее ляжки. Натерла боками осла… Становилось все больнее, но физическое страдание заставляло мозг осознавать реальность.
Потом она услышала.
— Три тсаса итем.
«Сколько сейчас времени?» — подумала она и посмотрела на часы. Сквозь запотевшие стекла ей удалось лишь определить сектор на циферблате, напрягала глаза, чтобы понять, где большая стрелка, а где маленькая… Потом вдруг поняла, что время на часах родное, чрезвычайно далекое, а здесь, вероятно, другой часовой пояс, арабский…
Ее ослик вдруг стал спотыкаться, и она решила, что он не предназначен для обратного пути. Ослик в одну сторону. Это означало, что она тоже должна погибнуть… Может быть, ей так кажется от жары. Ослик отдохнет и…
— Стесь, — услышала она голос Ивана.
Открыла глаза и увидела, как шоколадный человек вдруг стал необычайно подвижным — быстро стащил поклажу со своего осла, надел на его морду большой мешок, затем двумя веревками связал животному задние ноги, с силой дернул за них, укладывая живой транспорт на песок.
Она тупо смотрела на происходящее, пока Иван не подошел и не хлопнул ладонью по ее бедру.
Неожиданно в мозгах наступило полное прояснение. Она вспомнила, зачем здесь, слезла с осла, сама отвязала винтовку, взяв ее на руки, словно младенца.
С ее ослом Иван произвел те же манипуляции, что и со своим. Через минуту животные лежали рядом, казались мертвыми, лишь иногда дергали связанными ногами в конвульсиях, будто подыхали.
Он махнул рукой, призывая девушку за собой. Сам полез на бархан, да так ловко, что показался обезьяной — быстро-быстро перебирал ногами по осыпающемуся песку. Впрочем, до верхушки не добрался, прилепился телом к песку, жестами призывая Ангелину последовать за ним.
У нее так ловко не получилось, да и натертые ляжки жгло нестерпимо, тем не менее она добралась до араба Ивана, обнаружив на высоте поднятой руки изготовленную лежку.
Осторожно вползла в приготовленное углубление, втянула за собой винтовку. Что делать дальше, она знала сама, поэтому араб за ней не полез, оставаясь прилепленным к песку, как муха к липкой ленте.
Лежка была выстелена потертым ковром, в углу раскопки стояли металлический кувшин с водой и футляр с цейсовским биноклем.
Первым делом она щелкнула никелированными затворами и достала окуляры. Высовывала из лежки голову медленно, словно перископ подлодка или голову кобра, готовящаяся к атаке. Если кто-то наблюдает за барханами, то ее вряд ли заметят. Даже бинокль был песочного цвета.
Внизу оказалось нечто вроде заброшенного оазиса. Несколько построек, между которых росли пальмы. Геля видела такие в Ботаническом саду.
Казалось, оазис был пуст от людей и животных. Стояла тишина, только ветер гонял струйки песка.
Она знала, что все может оказаться напрасным, но также ощущала наверняка, что противник опытен и даже в таком, Богом забытом месте, стережет свою жизнь аккуратно.
Она сняла мотоциклетные очки и с минуту чувствовала себя ослепленной, будто ей в глаза расплавленного золота налили.
Пришла в себя быстро и вновь уставилась в бинокль, сантиметр за сантиметром оглядывая периметр.
Никого…
Она попила воды — теплой, с металлическим привкусом. Потом опять смотрела…
Время для нее остановилось… Так всегда, когда приходило время работать, она проглатывала его огромными, но вместе с тем незаметными порциями. Лебеда — лошадь Мюнхгаузена…
Геля забыла и про араба, и про весь мир. Теперь, когда она расчехлила своего родного «токаря» и наблюдала сквозь линзы оптического прицела, целым миром для нее стал этот заброшенный оазис…
Она даже не заметила, как из-под камешка выскользнула крохотная ящерка, которая, подняв одну лапку, застыла, глядя на человека. Ящерка была из чистого золота, хотя здесь, в пустыне, все казалось золотым… Она, наглядевшись на человека, вдруг быстро-быстро побежала по песку, запрыгнула на локоть Гелиной руки, взбежала к плечу, затем скользнула под защитного цвета платок, пробралась сквозь слипшиеся волосы, нырнула в ухо, помчалась по слуховому проходу, обогнула барабанную перепонку, достигнув оболочки мозга. В сером веществе человека ящерка сделала длинный проход к основанию черепа, дошла до гипоталамуса и коротко укусила плоть…
Наконец Геля увидела.
Профиль был почти родным, так он отлично отпечатался в ее сознании… Красивое мужское лицо, с белой, несмотря на палящее солнце, кожей… От лица исходила прохлада, так Геле казалось с расстояния. Но то был холод, разбавленный пустынным зноем… Она посчитала… Получилось более тысячи ста метров… Не испугалась, так как знала наверняка, что попадет. Недаром чувствовала прохладу… Мгновенная острая боль уколом пронзила мозг, впрочем, она ее почти не почувствовала, погруженная в дело…
А ящерка выскользнула тем временем из уха человека и, спрыгнув с плеча, побежала по песку с бешеной скоростью… Она пересекла пустыню, оббежала стороною несколько городов, пересекла на корабле море, а потом попалась в руки какому-то удачливому биологу, который погрузил ее тело в спирт, описав ящерицу как новый вид, назвав его — «Золотая ящерица Микелопулоуса». Микелопулоус — это фамилия того биолога была…
А потом Геля нежно нажала на спусковой крючок.
Пуля летела целую вечность. Зрачки жертвы за время ее полета успели двинуться и почти сфокусировались на дальнее расстояние. Вполне могли бы разглядеть блеск Гелиных глаз.
Пуля попала в бледный рот объекта, а вышла через макушку…
Девушка дождалась, пока исчезнет прохлада, только тогда стала спешно собираться. Замотала в одеяло «токаря», хотела было натянуть мотоциклетные очки, но сообразила, что больше они ей не нужны. Выкатилась с лежки и, как с ледяной горки, съехала по песку прямо под ноги Ивану. Шоколадное лицо араба выражало беспокойство. Он держал одной рукой обоих ослов, а в другой сжимал кривой нож с лезвием черной стали.
« Не верит, что я попала», — подумала Геля, а вслух сказала матерно:
— П…ец!
Выражение лица у араба изменилось. Казалось, он понял, что имела в виду неверная, кивнул в сторону освобожденных от неволи ослов, готовых отправиться в обратный путь.
И здесь началось…
Их пытались накрыть минометным огнем… Ей казалось, что от грохота взрывов взорвется голова. И рот, и глаза мгновенно заполнились песком. Она потеряла ориентацию, но вместе с тем страха не испытывала, стояла во весь рост. Заранее же знала, что может не вернуться.
Выручил араб Иван.
Он дернул ее на себя, обхватил за талию, взвалил на плечо ковром и побежал.
Она пыталась что-то говорить сквозь грохот взрывающихся снарядов, но рот был забит песком… Решила расслабить тело, вдруг вспомнив, что мужчины какой-то народности именно так переносят с места на место своих жен. Итальянцы?.. Или африканцы?.. Не помнила…
