– Да здесь целый родильный дом полег! – закричал капитан. – Господи, да что же это такое!
Он выхватил из кобуры пистолет и стал стрелять из него в воздух, пока не кончились патроны. Потом забегал среди останков и, глядя на обглоданные черепа новорожденных, прижав руки к сердцу, причитал:
– Ах вы детки мои милые!.. Котятки!..
Через минуту Синичкин разглядел фигуру прохожего, идущего как раз в сторону побоища.
– Не подходить сюда! – заорал он во все горло.
– А что случилось? – спросил прохожий издалека. – Я слышал выстрелы!
– Проходите стороной! Милиция! Дойдете до телефонного автомата, вызовите наряд! Понятно?..
– Понятно, – ответил любопытный, развернулся и побежал в сторону новостроек.
Участковый Синичкин заплакал. У него не было детей, и он тяжело воспринимал пейзаж с мертвыми новорожденными, клацая в бессилии зубами.
– Звери! Звери! – приговаривал Володя. – Какие звери!..
Через пятнадцать минут прибыл газик с майором Погосяном и прапорщиком Зубовым. Синичкин встречал их подальше от места побоища, желая подготовить их чувствительные души к кровавой картине.
– Чего стрелял? – спросил майор.
Лицо его было хмурым, он не выспался и зевал во все горло, показывая зубы с металлическими коронками. А Зубов то и дело косил на свои плечи, умиляясь звездочкам на новеньких погонах.
И где достал за ночь, подумал Синичкин.
– Так чего палил, спрашиваю?
– А я язык карапетяновский нашел! – сообщил участковый. – Снес в госпиталь, сейчас, наверное, пришивают!..
– Ай, молодца! – похвалил майор. – Из-за этого палил? Праздновал?
– Нет.
– Чего же?
– Тут дело такое… – все не решался объяснить Володя.
– Чего мнешься-то? – чуть грубовато поинтересовался Зубов.
Синичкин за хамоватый тон хотел его вздуть, но вспомнил, что тот теперь младший офицер, а потому спустил ему грубость.
– Кошмар здесь произошел.
– Какой?
Синичкин собрался с духом и сообщил:
– Сотню новорожденных здесь порешили!
– Чего? – грозно спросил майор.
– Чего? – с удивлением отнесся к сообщению Зубов.
– Тут, в метрах двухстах отсюда, детишек грудных поубивали, целую сотню!
Майор Погосян в этот же самый момент решил, что Синичкин тронулся умом, и обеспокоился уменьшением личного состава. Карапетян – немой, этот сошел с ума!
– Где, ты говоришь, младенцы?
Синичкин указал рукой в перчатке на самый берег, и даже издалека Погосяну показалось, что от снежка к небу поднимаются всполохи красноватого цвета, а потому он зашагал к указанному месту быстрым шагом, так что Зубов и капитан поспевали за ним с трудом.
Они достигли указанного Синичкиным места и побелели лицами. Такого зрелища милиционеры еще никогда не наблюдали в своей жизни, а оттого склонились в разные стороны и отдали сугробам свои завтраки.
Минут пятнадцать майор Погосян бродил вокруг младенческих останков, то и дело прикрывая рукой рот, чтобы не вскрикнуть.
– Да что же здесь, в конце концов, произошло?!! – не выдержал начальник.
– Может мне кто-нибудь объяснить?!!
– Детишек сотню побили! – пояснил Синичкин еще раз.
– Без тебя вижу! – заорал майор. – Кто?!! Откуда они взялись, эти детишки?!!
– Из озера, надо полагать!
– Ты что, окончательно сдурел?..
И Погосян и Зубов смотрели на Синичкина, как на окончательно выбывшего из их рядов товарища. В их взглядах уживались и раздражение, и жалость.
– Я не сдурел, – обиделся участковый. – Мне об этом Карапетян записку написал. Он сообщил, что на дне озерном обнаружил икру, в которой поспели человече-ские зародыши. Мол, что не икра это вовсе, а яйцеклетки женские. Может, опыт какой ученые проделывали?
– Точно! – Погосян хлопнул себя ладонью по лбу. – И мне Карапетян писал. Я думал, что бред это после шока! Ну дела…
Зубов вытащил из кармана горсть семечек и стал лузгать их, сплевывая кожуру здесь же, среди человеческих останков. Не успел он сгрызть третье семя, как майор подскочил к нему, в два коротких движения сорвал с него прапорские погоны и заорал:
– Сука! Падаль! Ограниченная свинья! Век тебе ходить в старшинах! Сдохнешь старшиной!
– За что?!! – не понял Зубов.
– За глумление, за черствость души, гадина ты этакая!
Майор ходил кругами и тяжело дышал.
– Чтоб я этих семечек больше не видел! А то заставлю с кожурой мешок сожрать! Понял?
– Понял, – понурил голову Зубов и подумал: отчего они, армяне, такие горячие?
– Кто детей убил? – вскинул руки Погосян.
– Я так думаю… – ответил Синичкин. – Я думаю, вороны это… Хотите посмотреть?
– А ну, пойдем!
Милиционеры взобрались на пригорок, под которым разгуливали тысячи черных птиц. Сейчас вороны чистили свои перья от кровавых брызг и зачищали об острые предметы клювы.
Майор Погосян достал из кобуры «Макарова» и снял его с предохранителя. Потом выразительно посмотрел на Зубова, заставив того перевести затвор «Калашникова». Синичкин вставил в свой «ТТ» новую обойму.
– За детей! – молвил Погосян. – Огонь!
Они стреляли, пока не кончились патроны.
Застигнутые врасплох вороны погибали на месте. Пули разрывали их сытые тела на части, и кровь брызгала в разные стороны. Птицы не каркали, а погибали молча, как будто знали, что смерть неминуема и нечего шум поднимать.
Офицеры еще долго жали на курки, даже тогда, когда кончились боеприпасы.
– Доставай лопаты из машины! – распорядился Погосян.
– Зачем? – удивился Зубов.
– Закапывать детишек будем. Ведь никто их не видел здесь? – оборотился командир к Синичкину.
– Думаю, что нет.
– Вот пусть ученые и отвечают за свои эксперименты! А мне на территории сотня новорожденных трупов никак не нужна!
– Да, – подтвердил Синичкин. – За такое по головке не погладят! За погибший детский сад самих за решетку упекут.
– Доставай лопаты! – рыкнул Погосян, и Зубов собакой бросился к газику, из которого выудил две лопаты и кирку.
– Всего две лопаты, – развел руками несостоявшийся прапорщик.
– Ты будешь рыть киркой! – скомандовал майор.
Милиционеры принялись вскапывать мерзлый грунт, то и дело оглядываясь, чтобы никто не застал их за этим по меньшей мере странным и ужасным занятием.
