– Ни в чем.
– А я его разве виню?
На этот раз осекся Семен. Он перевел недоуменный взгляд на отца.
– Женщины, – развел руками Володя.
– А ты кто такой?! – спросила Анна Карловна Семена.
В таких странных ситуациях женщина сначала может потеряться, а потом, словно кошка, встать на защиту семейства.
– Я твой сын, – ответил подросток.
– Чего?!! – в манере Анны Карловны говорить появилось что-то от хабалки. Она уставила руки в боки и откинула слегка голову назад. – Чей ты сын?!. А?!. Я тебя чего, рожала?..
– Нет. Ты родить не можешь.
Женщина застыла в немом вопросе.
– У тебя непроходимость труб, – пояснил Семен.
– Да ладно, – вступился за жену Синичкин. – Чего бедную женщину судить! У меня все равно семя мертвое!..
– У тебя семя живое.
– Как? – участковый посмотрел на жену. – Как же, Аня?..
Хабалка уступила место обыкновенной несчастной бабе, которая вдобавок залилась слезами.
– Да, – подтвердила Анна Карловна. – Да, обманула я тебя, Володечка. У меня трубы не в порядке!..
– А зачем же ты!..
– А что мне оставалось делать! Мне ребеночка хотелось!
– Сказала бы по-простому, а то – семя мертвое… Унизила… Я же не зверь какой…
– Боялась…
– Ну и не плачь! – Синичкин погладил жену по бедру. – Ну и не страшно!.. Я не обижаюсь больше…
– Правда?..
От проявленного к ней великодушия Анна Карловна еще пуще зашлась слезами, а потом с ненавистью взглянула на Семена.
– Черт!
– Неправда, – помотал головой подросток.
– Ну зачем ты так, Анечка, – расстроился участковый.
– А чего он?
– Чего? – не понял милиционер.
– Чего я? – поинтересовался и подросток. – Я – сын ваш. А дети всякие бывают. Больные и убогие, глупые и умные! Но я – не черт!
– Ты – убогий!
– Пусть так, – согласился Семен. – Я скоро уйду.
– Мы тебя не гоним, – пожалел сына Синичкин.
– Мне самому нужно.
– А-а, – вспомнил Володя. – Деревом становиться.
– Ага.
– Не могу мешать предназначению!.. Или подвигу?..
– Корням.
– Чего?
– Их росту, – пояснил подросток.
– А куда пойдешь?
– Найду куда встать. Места много, а Россия большая.
– Ну-ну.
– И когда в путь? – всхлипнула Анна Карловна.
Семен задумался, а потом ответил точно:
– Через пятьсот тридцать шесть секунд.
– Значит, через пять минут, – прикинул Синичкин.
– Через девять, – машинально поправила жена.
– А я хотел Жечку Жечкова пригласить, чтобы он тебя на камеру снял, как чудо природы! Хочешь славы?
– Слава – часть моего подвига. Так что не нужно Жечки!
– Ну смотри…
Все остальные восемь минут семейство промолчало, словно на похоронах. На девятой подросток встал, поправил отцовы брюки, застегнул рубашку на верхнюю пуговицу и поклонился родителям в ноги.
– Спасибо за то, что вырастили! Не держите зла! За этим прощайте!..
Он вышел в дверь, спустился на улицу и пошел по свежему снегу в сторону Ботанического сада. Там он прошел в ворота, причем билет у него не спросили, да и вслед не посмотрели.
Семен уверенно миновал несколько аллей и вошел в павильон экзотических деревьев. Разувшись, он встал возле японского дерева сакура и пустил из левой пятки нежный корешок…
К вечеру садовник Валерий Михайлович Каргин, шестидесяти семи лет от роду, пришел к сакуре с лейкой и обнаружил возле нее неподвижно стоящего молодого человека. Лицо юноши было покрыто густой черной порослью, а большие черные глаза были спокойны и притягивали к себе взор садовника.
– Ты кто? – поинтересовался старик.
– Я – дерево, – ответил Семен.
– Уже поздно. Шел бы ты домой, а то в милицию загремишь!
– Валерий Михайлович? Каргин?
– Да-а, – ответил служащий недоуменно.
– Если вам не трудно, будьте любезны полить мне под левую ногу.
– Эх, сынок, не знаю, забавляешься ты над старостью или умом тронулся, но в любом случае тебе бы к дому двигаться. Одиннадцатый час, однако!..
– У вас, Валерий Михайлович, под правой подмышкой большая папиллома. Ее удалять надо срочно, а то еще сорок дней – и переродится она в опухоль нехорошую. Сестре же своей передайте, что не радикулит ее мучает, а почки нездоровы. Пусть к врачу обратится, и облегчение будет!
Садовник Каргин стоял с открытым ртом, а потом вдруг встрепенулся:
– Куда, вы говорите, полить? Под какую ножку?
– Под левую, пожалуйста…
Михалыч согнулся над конечностью, завернул юноше брючину и обнаружил лодыжку, поросшую корой, причем такой крепкой, словно дубовой. Садовник сглотнул и полил ступню из лейки обильно, рискуя обделить сакуру.
– Спасибо, – поблагодарил Семен.
– Не за что, – отозвался Михалыч. – Нам воды не жаль. Может, удобреньице какое?
– Незачем.
– Ну не надо так не надо! Значит, удалять папиллому?
– Непременно.
– А сколько мне жить еще, знаете?
– Знаю.
– Скажете?
– А вам зачем?
– А Бог его знает!
– Вот пусть Бог и знает.
Михалыч потер затылок и хотел было спросить, можно ли привести к юноше сотрудников сада, но молодой человек его опередил:
– Ведите кого хотите! Я для этого и расту здесь.
Михалыч поклонился и убрался восвояси, так и забыв полить сакуру. Но даже если бы он и не забыл это сделать, японской поросли все равно предстояло погибнуть, так как новому растению требовалось много энергии, а чтобы добыть ее, корень из левой пятки произрастал крайне быстро и во все стороны, удушая чужеродные отростки…
На следующее утро Михалыч привел к юноше шестерых своих коллег, из которых только двое были мужчинами.
– Что вы хотите? – спросил Семен.
– Спросить они хотят! – спосредничал Михалыч.
– О чем?
– Давай, Евдокия! – скомандовал старик.
Евдокия была женщина лет пятидесяти, полная, без передних зубов. Она, не стесняясь, посмотрела на Семена и задала вопрос:
