— Пожалуй.
— Ну вот и чудно!
Ахметзянов вытащил из личного шкафчика вешалку с вещью и бросил ее молодому человеку. Он ловко поймал и через мгновение натянул костюмчик, который оказался сильно короток и сидел на нем как на переростке.
— Благодарю.
«Нет, — еще раз задумался Ахметзянов, — никак не похож он на человека, который побывал в катастрофе и которого признал мертвым даже Никифор Боткин».
Молодой человек сделал несколько шагов навстречу патологоанатому и протянул руку, далеко торчавшую из рукава.
— Студент Михайлов, — представился.
— Патологоанатом Ахметзянов, — медик пожал тонкую, но крепкую кисть. — Рустем Ренатович.
— А вот имени своего я не помню, — расстроился студент.
— Бывает после катастрофы.
— Собственно говоря… — молодой человек виновато улыбнулся. — Собственно говоря, память я потерял до катастрофы.
— Вот как? — заинтересовался Ахметзянов. — И при каких же обстоятельствах?
— В том-то и дело, что обстоятельств я тоже не помню.
— Совсем ничего?
— Совсем. — Студент задумался. — Ах да, мы с Розой когда студенческий билет нашли, там была написана фамилия моя и инициалы: «А.А.».
— Сан Саныч?
— Вполне вероятно, — пожал, плечами студент Михайлов.
— Балет любите? — неожиданно спросил патологоанатом.
— Что?
— Нет, ничего… Я буду называть вас господин А.
— Господин А.? — Студент приблизился к носилкам, на которых лежали останки помощника машиниста. Понюхал воздух и отошел к окну, за которым поздний вечер замаскировал истинное время года. — Может быть, просто Михайлов? Студент Михайлов?
— Воля ваша.
— Хотя, если вам удобно, можете и господином А. называть.
— Нет! — воскликнул Ахметзянов. — Это как вам удобно!
Неожиданно студент Михаилов замер посреди прозекторской, выпрямил и так прямую спину, установил руки перед грудью и вдруг сделал три фуэте кряду. Да так он произвел эти фигуры, что у Ахметзянова от совершенства дух захватило.
Он подскочил к студенту, коротко хватанул его за плечи, потом отпрыгнул и заговорил быстро-быстро:
— Вы вспомнили! Вы — балерун! — Патологоанатом задыхался. — Вы — истинный балерун! Такая чистота! Уж я-то в этом понимаю! Кому, как не мне, понимать! Да я всю жизнь!..
— Да нет же, — слегка запротестовал студент Михайлов.
— А я говорю — да!!! Вы — гений! Большой театр?
— Нет-нет! Я просто на журнал посмотрел. Вон там, на подоконнике.
Ахметзянов обернулся и отыскал взглядом журнал «Российский балет». Он был раскрыт на снимке покойного Нуриева. Фотограф щелкнул камерой в тот момент, когда Рудольф крутил фуэте.
— Я посмотрел на эту фотографию, — продолжал оправдываться студент Михайлов. — От нее что-то такое исходит…
Ахметзянов обиделся, так как счел, что молодой человек издевается над ним, вытащил из коробки папиросу «Герцеговина Флор», закурил и уселся на подоконник.
— Угостите меня папиросой, пожалуйста, — попросил студент, не замечая обиды.
Патологоанатом бросил коробку и спички на каталку с машинистом:
— Угощайтесь.
— Может быть, я курил? — высказал предположение студент Михайлов и, всунув папиросу в рот, затянулся так, что сразу сжег три четверти табака. При этом молодой человек не закашлялся, и Ахметзянов определил в нем завзятого курильщика, каким был и сам.
— Нет, — помотал головой студент. — Никогда не курил! Где у вас пепельница?
Ахметзянов разозлился до крайности, и, если бы не смуглость его лица, скулы его загорелись бы дикими яблоками.
— Да как же вы не курите! — Он подбежал к воскресшему. — С одной затяжки целую папиросу скурили и не поперхнулись!
Студент Михайлов пожал плечами и поинтересовался, не обидел ли он чем доктора.
— А ну покажите ваш рот! — Патологоанатом схватил молодого человека за щеки. — Раскрывайте, раскрывайте!..
Чем больше вглядывался в рот студента Ахметзянов, тем вернее убеждался, что тот никогда не курил. Зубы были идеально белые, и он на секунду подумал
— вставные, но, поглядев на десны, понял — свои. На всей слизистой ни малейшего налета, а язык розовый, как у младенца.
— Простите. — Отпустил студента, подумал, не надо ли стетоскопом грудь послушать, но уже уверенный, что это лишнее, и еще раз извинился.
— Ничего, — ответил молодой человек растерянно. — Может быть, я вас чем-нибудь огорчил?
Следующие минут пятнадцать прошли в полном молчании. Ахметзянов думал о том, что молодого человека нужно выпускать из морга, что никаких оснований задерживать его нет. Он жив и живее многих других. Но что-то останавливало Ахметзянова. Он не хотел открывать дверь в жизнь перед новым знакомцем; чем-то тот был чрезвычайно интересен патологоанатому, и прозектор искал легальную причину задержать молодого человека.
Причина нашлась сама.
В дверь морга позвонили.
Патологоанатом попросил молодого человека уйти в глубь помещения, сам отпер дверь, через которую ему задвинули каталку с лежащим под простыней телом огромного размера.
— Опять срочно? — поинтересовался Ахметзянов.
— Да нет, чего тут срочного… — сказал сопровождающий.
— Его убили, — сообщил другой. — Автоматной очередью.
— Давайте!
Прозектор схватился за ручку каталки и втащил ее в морг.
— Это охранник наш новый, — пояснили.
— Ах, охранник… — рассеянно пробормотал патологоанатом, затем вскинулся. — Алеха?!! — вскричал он и, сорвав простыню, оглядел мертвого бугая. — Да как же!.. Не может быть!.. Я же его сам вчера на работу устраивал!..
Далее патологоанатому поведали абсурдную историю о гибели десантника Алехи и о спасении Никифора Боткина.
— Ты мозги у него погляди, — предложили. — Может, опухоль какая?
Захлопнув дверь, Ахметзянов коротко взвыл, склонился над мертвым Алехой и на всякий случай приложил пальцы к шее, надеясь отыскать пульс. Под толстой кожей ничего не стучало.
— Что-то нехорошее случилось? — послышалось за спиной у прозектора, и Ахметзянов вздрогнул. Он успел забыть о молодом человеке.
— А вы не видите?!! — огрызнулся он через плечо.
— Вижу покойника, — ответил студент. — Но у вас здесь много таких…
Патологоанатом уселся на край каталки и, закурив, объяснил, что мертвый охранник был сыном его знакомой, которая несколько месяцев умоляла устроить сына на работу. И вот в первый день!..
