Вскоре Укля получила казенное письмо, в котором сообщалось, что приговор в отношении Иванова Кола, 1956 года рождения, приведен в исполнение. Место захоронения указано не будет. И подпись — Надзорный прокурор Индигиркин.
Ягердышка приготовился было успокаивать Уклю, но баба даже не вздохнула, спрятала весть в меха и заправила в котелок с кипящей водой кусок вяленой оленины.
Проснувшись ночью от чего-то тревожного, Ягердышка приоткрыл глаза и рассмотрел картину поистине мистическую. Укля стояла возле откинутого полога чума и в мертвенном свете огромной луны разглядывала лежащую на ее ладонях человеческую челюсть без двух передних зубов. Затем она прикоснулась к кости губами, почти неуловимо чиркнула языком, спрятала челюсть возле порога, задернула полог и легла.
«Эка что! — обалдел Ягердышка. — Челюсть Бала, съеденного Кола». И вдруг чукчу осенило: вовсе не Кола любила Укля, а брата его — Бала!!! Дела-а-а!.. Почти до самого утра он размышлял о том, какая сложная штука жизнь, вот ведь какие в ней разности неожиданные происходят, а на думку все просто — ешь, спи да сквозь меха стреляй!..
Но объективности ради надо коротко сказать, что, хоть и раздвигал меха Укли Ягердышка регулярно, зачать эскимоска не могла, и не от разности веры, а по причине того, над чем смеялись в призывной комиссии. «Что в сапогах, то и в портках»! Недоразумение Ягердышки никак не могло достать, дотянуться до Уклиного тела, не то что проникнуть в него; просто застревало в мехах, которые чукчина плоть по неопытности принимала за бабское нутро. А Укле до этого все равно было. Все Бала вспоминала, но безо всякой грусти, во всяком случае, физиономия ее ничего не выражала. Крепка эмоционально была эскимосская женшина!
А через некоторое время Ягердышка проснулся ночью от того, что кто-то по морде его треснул. От неожиданности и боли чукча вскочил на ноги, напряг зрение, всматриваясь в чернь ночи, но никто в ней не проявился, не метнулся бандитской тенью, лишь Укля крепко спала у противоположной стены чума. «Показалось, что ли», — подумал Ягердышка, но, ощупав физиономию и обнаружив на ней болезненное место, тихо вскрикнул, быстро лег и перестал думать обо всем. Так дети защищаются, когда не могут объяснить происходящего. Когда им страшно, они просто перестают думать.
Ягердышка заснул. А на следующей заре, когда выполз из чума справить нужду, встретил старика Бердана, жующего то ли смолу, то ли Spearmint. Хотя откуда у него столько богатства!
Поглядев на замысловатые рисунки желтой струйкой по белому снегу, затем на физиономию Ягердышки, старик гадливо заулыбался.
— Говорил тебе, вернется Кола!
— Какой Кола! — от неожиданности чукча плеснул себе на ноги. — Ты что говоришь! Расстреляли твоего Кола и в землю закопали! В неизвестном направлении!
— Хы-хы! — хмыкнул Бердан. — Расстреляли, эка невидаль! А светофор у тебя откудова под глазом?
Ягердышка схватился за лицо и вспомнил события прошедшей ночи.
— Так я, это… Об Уклино плечо вдарился!
Старый Бердан мелко засмеялся, потрясывая трехволосой бороденкой.
— Да ты до плеча ее не достанешь! — трясся словно в лихорадке Бердан. — Вернулся Кола! И тебя сожрет!
— А ну! — Ягердышка замахнулся на Бердана и велел ему уходить на бранном языке, о чем впоследствии сожалел, так как уважал старость от воспитания, да и ругаться матерно не приемлел…
Эскимосское поселение занималось тем, что взрослые мужчины били всякую живность, уходя на недельный промысел, женщины заготавливали продукт впрок, шили одежду, а детей в стойбище случилось мало, да и само поселение было небольшим. Чумов шесть-семь.
Ягердышка охотиться с эскимосами не ходил. Соорудил себе удочку, а так как отец его был каячных дел мастером, то сын, перенявший семейное искусство, запросто построил каяк с веслом и, плавая неподалеку от стойбища, ловил рыбу. У него это здорово получалось. Зачастую, когда эскимосы возвращались с промысла, то рассаживались для отдыха по берегу и смотрели на каяк Ягердышки, в который молодой чукча ловко вытягивал из океана рыбину за рыбиной. Если особенно большая попадалась, эскимосы цокали и качали головами.
Возвращаясь с очередным уловом, Ягердышка был подкараулен стариком Берданом, который, вопреки обыкновению, гнусно не щерился, а, наоборот, заискивающе улыбался. Оказалось, что старый эскимос рыбки захотел, мол, желудок и зубы неймут жирного тюленьего мяса, а рыбка была бы в самый раз.
— Нутро болит, так и жарит вечерами!..
В обмен старик предложил кусок жевательной смолы и хорошее отношение.
— А на кой мне твоя смола! — сохранял гордость Ягердышка. — Подумаешь, смола, а тут рыба, вещь куда ценнее! Вялить можно, варить, собак в стужу кормить!
— А хорошее отношение, однако?! — не унимался Бердан.
— А Spearmint?
Старик потупил седую голову и развел руками.
— Нету более Spearmint, — сказал жалобно. — Могу от Кола тебя избавить,
— предложил. — Могу про Америку рассказать…
— Про Америку? — заинтриговался Ягердышка.
— Про США, — подтвердил Бердан, уже предвкушая запах жареной скумбрии.
— Про ЮЭСА.
Ягердышка подумал лишь для вида.
— Держи! — и кинул старику самую большую добычу.
Бердан ловко поймал подарок и тут же ретировался, бормоча, что поутру они непременно встретятся и он все без утайки поведает об Америке, о стране, в которой живут богатые эскимосы.
— А чукчи?
— Чукчи-чукчи… Чукчи тоже состоятельные, — услышал Ягердышка напоследок. — Но не такие, как эскимосы.
И опять Ягердышка не спал всю ночь. Все ему мечталось об Америке и грезился золотой каяк. Хотя на кой черт мне золотой каяк, думал чукча, перекрещивая на слово «черт» косую физиономию. И вообще, зачем мне ЮЭСА?.. На этот вопрос Ягердышка не знал ответа, но в душе у него что-то сладко ныло и перетекало елейно от самого слова «Америка», а потому он не мучился сильно, отыскивая ответ, укачивал сладостную маету, словно конфетку сосал не спеша, и под утро заснул.
Впрочем, спать пришлось недолго, так как разбудил его мощный удар в челюсть.
Ягердышка вскочил, принялся размахивать руками и ногами в разные стороны, стараясь достать противника. Но удары ловили утреннюю пустоту, и вскоре чукча вымотался, повалился в постель. Еле отдыхиваясь, чертыхался — впрочем, шепотом.
Чертов Кола! Чертова Укля, наблудившая с Бала!
Со следующим рассветом эскимосы отправились на охоту. В стойбище из мужиков остались лишь Ягердышка, старик Бердан и шаман — мужик не старый, с высшим землемерным образованием, получивший столь важный в сообществе пост по наследству.
Ягердышка, почти нокаутированный ночью, решил отоспаться, но в полог чума поскреблись, а затем появилась голова старика Бердана.
