Провожатый молча свернул вправо, и едва оказавшись в длинном и свободном зале, по обе стороны которого виднелись двери, распахнул ближайшую.
— Вот твоя комната. Еда на столе, в мыльне налита горячая вода, в шкафу сухая одежда. Верховный магистр освободится через час, — так же ровно пояснил чародей и спокойно ушел, даже не подумав запереть князя на замок.
— Спасибо, — буркнул князь ему в спину и шагнул в комнату.
Глупо отказываться от горячей воды и еды, если в запасе целый час. А также от чистой и сухой одежды вместо той, что надел пару дней назад, выезжая из ворот трактира. И хотя у него в дорожных мешках осталась своя запасная одежда, однако ни спорить, ни интересоваться судьбой своих вещей Радмир по-прежнему не собирался. Правда, вынужден был признать, действуют чародеи с просто ошеломительной скоростью.
Хмуро глянув за окно, за которым гасли последние отсветы уходящего дня, князь еще упрямее сжал зубы и направился туда, где, по обещанию чародея, его ждала горячая вода.
Глава пятнадцатая
За ним пришли ровно через час, и к этому моменту Радмир уже стоял у окна сытый и согревшийся, в удобной, странно свободноватой чужой одежде и терпеливо ждал, бездумно глядя в густеющую мглу за окнами. А о чем думать, если кто-то могучий уже все решил, а ему осталось только выслушать безжалостный приговор и попытаться вымолить для своей кровиночки хоть каплю сострадания?
С тех пор как князь решительно выкинул из своих пределов чародея, вынюхивающего его секреты, Радмир не вел с Цитаделью и ее главой никаких дел. И истово ненавидел всех чародеев разом, когда узнавал о новой поблажке с их стороны клану Ястреба или самому Илстрему. И хотя смутно догадывался, что проклятье Веснушки досталось одному из его племянников или даже сыновей, но пока не знал точно, предпочитал считать, что ошибается.
— Вот сюда. — Чародей распахнул перед князем дверь, но сам входить не стал.
Радмир вошел в просторную комнату, окинул ее проницательным взглядом и решительно шагнул к стоявшему неподалеку от очага столику, за которым сидел крупный, немолодой чародей.
— Добрый вечер.
— С приездом, — гостеприимно ответил тот и кивнул на стоящее напротив кресло, — садись.
— У меня один вопрос…
— А у меня много. Но сначала я отвечу на твой вопрос… — Глава чародеев нажал на листок стоящего перед ним серебряного цветка, словно выросшего из гладко полированного полушария черного гранита, и через долгую минуту оттуда донесся сначала шорох, потом такой знакомый голос Весеники:
— Я тут.
— Эвеста, это Феодорис.
— Я слышу. Что-то случилось?
— Гость к тебе случился, можешь прийти в мой кабинет?
— Уже бегу, — отозвалась Веся, и чародей отодвинул в сторону свой дивный цветок.
— Вы её зовете Эвеста? — опасливо осведомился князь, и сам удивился, услыхав, как хрипло прозвучал его голос.
— Хлоп, налей нам медового квасу да принеси закусок, — скомандовал хозяин, и пока странное многорукое облако стремительно металось вокруг стола, исполняя приказ, молчал. А потом, отпив полбокала, с еле заметным вздохом произнес: — Кабы ты сразу не спрятал дочь так хорошо, князь, глядишь и удалось бы оставить ей родное имя. Хотя самое глупое дело, которое я знаю, это рассуждать о том, как могла бы повернуть жизнь, будь мы предусмотрительнее.
— У меня есть дар… — тяжело выдавил Радмир, — слабый… но против него я не иду.
— Вот как, — задумался чародей и прищурился, словно что-то рассматривая, потом огорчённо вздохнул, — а почти незаметно. Но тогда прости за этот упрек.
Князю бы подсуетиться, выпросить послабление для дочки в ответ на это извинение, но он только крепче сжал губы. Всегда не любил попрошаек, пытавшихся что-то выманить, пользуясь его расположением или настроением, и сам никогда не просил, особенно тех, кто так честно признал свою оплошку.
— Феодорис! — Веся влетела в комнату так стремительно, словно опаздывала к выбору праздничных пирожков. — Где гости?
Радмир резко встал навстречу, нахмурился, торопливо обшаривая лицо и фигурку дочери испытующим взглядом, не из темницы ли ее вызвали, но она уже охнула радостно, бросилась к отцу, на миг обняла с необычной для нее откровенностью.
— Батюшка! И давно ты тут? Голоден? Устал? А где остальные?
— Остальные остались в доме для приезжих у ворот, — чуть ворчливо доложил ей глава чародеев. — Садись, Эвеста, и князя сажай, у нас много вопросов, а он с дороги.
— Как ты тут? — ничего больше не волновало отца, осторожно рассматривавшего непривычное, но удобное платье из тонкого кашемира, промытый шелк пушистой косы и оживленный блеск Весиных глаз.
— Я тут теперь живу, — осторожно глянув на верховного магистра, сообщила Веся, — и зовут меня Эвесталия, или Эвеста. Так уж получилось… теперь я ученица чародейки. А про дар…
— Я сам скажу, — мягко перебил Феодорис. — Чтобы не было ошибок на будущее… если в человеке сильна целительская способность, то второй дар никогда не будет темным. Таков закон силы.
— Но ведь она… — неверяще уставился на магистра князь. — И как тогда…
— У Эвесты редкий дар, — тяжело вздохнул Феодорис, и Веся втайне ему посочувствовала. Снова приходится это объяснять! Но пусть уж сам расскажет… отец ему поверит, и она послушает… эти слова ложатся на душу шелковым платком.
— Праведный гнев, — помолчав, продолжил верховный целитель, и Весе показалось, что где-то раздался шорох шагов, но она слушала, не сводя с магистра глаз, — она истинная целительница… и потому ей нестерпимо смотреть на страдания людей или издевательства над ними. В такие моменты ее разум ищет способ, как немедленно помочь пациентам. А если ради помощи требуется остановить изверга, просыпается вторая сторона дара, и вот ею Эвесте теперь нужно учиться распоряжаться. Своими целительскими способностями она управляет отлично, не тратит лишней силы, направляет точно туда, куда требуется. Вот, кстати, ее пациент пришел, знакомьтесь!
Веся обернулась и тихонько фыркнула, пациент, стоящий неподалёку в мягких, вышитых туфлях, был мрачен, как туча. Но смотрел почему-то не на целительницу, насильно вырастившую ему ногу, а на князя. Да и Радмир, осторожно обнимавший дочь за плечи, вдруг скрипнул зубами, и его рука непроизвольно стиснула Весю сильнее.
Но она отметила это краем сознания, рассмотрев в мягком свете ламп, как вьется вокруг фигуры Ольсена еле заметная, зато едко-зеленая дымка.
— Феодорис? — встревоженно оглянулась девушка на верховного магистра и обнаружила, что тот уже встал с кресла и мягко, словно крадущийся к зазевавшемуся тетереву рысь, двигается к старику.
— Ты стала очень хорошей целительницей, дочка, — чуть погладил Весино плечо отец и с наигранным изумлением добавил: — Я впервые вижу, чтобы вылечили человека, которого волки сожрали восемь лет назад!
