Если только сможет прорваться, все же в этот раз мы хорошо его прижали. Из донесения известно, что при прорыве через минное поле он получил повреждение.
Мой «Гебен» – только так говорил капитан Рихард Аккерман о своем корабле.
Аккерман стоял на мостике линейного крейсера, что сейчас крался в темноте вдоль румелийского берега к Босфору. Его одолевали сомнения по поводу благополучного исхода этого похода. Он хорошо понимал всю опасность, что поджидает его на пути к спасительному проливу. Это и минные поля, которые русские так густо понаставили для того, чтобы его «Гебен» не мог беспрепятственно выходить в море или возвращаться обратно. И русские подводные лодки, которые нахально патрулируют выход из пролива на виду береговых батарей и всего турецкого флота, хотя его «Гебен» формально тоже числится за турецким флотом и носит название «Явуз Султан Селим», но, по правде говоря, никакого отношения к их флоту он не имеет. Как был он кораблем Германского Императорского военно-морского флота, так и остается им, несмотря ни на какие переименования. Экипаж также состоит из немецких моряков, за исключением несколько десятков турок, в большинстве своем сейчас кидающих лопатками уголек в топки котлов да использующихся на других работах, где не нужно напрягать мозги, и то под присмотром кого-то из экипажа. Ну кто их допустит до механизмов корабля – не дай бог, еще сломают. Есть еще несколько турецких офицеров, но они также тут находятся в качестве балласта и ни за что не отвечают.
Аккерман был с самого начала против этого похода. Хотя сам поход линейного крейсера предусматривал только сопроводить конвой с войсками до Зонгулдака и сразу вернуться назад. Но даже этот короткий поход, когда русские имеют неоспоримое преимущество на море, связан с большим риском быть перехваченными дредноутами противника.
Но турки настояли, чтобы на прикрытие конвоя адмирал вывел в море главную ударную силу – «Гебен». Это несмотря на то, что конвой будут сопровождать почти все боеспособные корабли турецкого флота. Начальный этап операции прошел вполне удачно, вспоминал Аккерман прошедшие сутки. Похоже, русские проглядели выход конвоя в море. Та русская субмарина, что следила за выходом из пролива, из-за аварии вынуждена была уйти в сторону Крыма, – так было доложено воздушной разведкой. А других подлодок с береговых наблюдательных постов обнаружено не было. То, что перед проливом подлодок нет, отчасти подтвердилось, так как корабли и суда конвоя вышли беспрепятственно и атакам не подвергались. Можно считать, что операция по проводке конвоя прошла благополучно, хотя ночью на юго-западе горизонт осветило яркое зарево, вскоре потухшее. А раз корабли соблюдали радиомолчание, а многие транспорты радио совсем не имели, то выяснить до утра, что это было, не представлялось возможным. Но по всей вероятности, один из транспортов стал жертвой атаки русской подводной лодки или мины.
Когда на востоке небо только начало сереть, а до Зонгулдака оставалось десять миль, адмирал приказал отряду прикрытия повернуть назад, оставив с конвоем несколько слабо вооруженных и тихоходных кораблей. Он почувствовал, что русские уже спешат перекрыть пути отхода к проливу, и, пока не поздно, надо уходить. «Теперь караван и сам доберется до порта, так как сейчас главная цель русских – перехватить «Гебен», а не конвой», – были слова адмирала. (Вот тут адмирал ошибался. Русские решили и «Гебен» потопить, и конвой уничтожить.)
«Мы бы успели проскочить мимо русских в пролив, если бы не мольбы избиваемого конвоя прямо в порту Зонгулдака русскими броненосцами, которые подошли туда с рассветом. И пришлось повернуть «Гебен» обратно. Хотя я был против и высказал свои сомнения в целесообразности такого решения, напоминая, что нас у пролива могут ожидать два русских линкора, если мы не поспешим обратно. Но невозможно было игнорировать настойчивые приказы из Стамбула, и адмиралу пришлось повернуть корабль к Зонгулдаку. Хотя, по-моему, это наше возвращение не облегчило положение судов в порту. А вот нам это возвращение стоило двух попаданий двенадцатидюймовых снарядов и потери четырнадцати человек погибшими. После этого противник уже точно знал, что мы еще в море, и за нами устроили охоту. Нам негде спрятаться, это не океан, а большое озеро, названное почему-то морем, возможно из-за больших глубин. Берега этого моря в основном принадлежат нашему противнику, мы рассчитывали на время укрыться в одном из портов нашего союзника Болгарии, но, как стало известно из перехваченных радиограмм русских, они в этот раз не отступятся и будут нас преследовать, где бы мы ни укрылись. Так как ни один болгарский порт не защищен в достаточной мере от обстрела с моря, и там нам не уберечь свой корабль, ничего не оставалось делать, кроме как прорываться в пролив. Из переговоров между русскими кораблями стало известно, что к проливу стягивается почти весь русский флот. Если мы не поторопимся, то максимум через два часа будет поздно. Тщательно погасив огни, без малейшего проблеска света сейчас мы крадемся под самым берегом как темная, призрачная тень. А из-за того, что идем под берегом, в любой момент можем налететь на мель или скалу, а больше всего у нас шансов налететь на русскую мину, которых тут сотни. Но и русские корабли где-то рядом, и они ищут нас. С наблюдательных постов повсюду внимательно всматриваются в темноту десятки зорких глаз, вдруг где-то мелькнет огонек или силуэт вражеского корабля. Корабль готов к бою, орудия развернуты по-боевому, и каждой башне отведен свой сектор обстрела. На боевых постах все находятся в наивысшей готовности, и в любой момент корабль готов открыть огонь. Но сейчас корабль следует безмолвно, и ничто не выдает ту таинственную жизнь, которая кипит внутри его отсеков. Только монотонный плеск воды, разрезаемой форштевнем, раздается в тишине. Еще немного осталось, час хода – и мы в безопасности. Помоги нам Бог напустить туману в глаза русским наблюдателям, чтобы они нас не заметили и позволили проскочить. Ситуацию благоприятной не назовешь. Идем в неизвестности, и быть готовым нужно ко всему. Странно, мы раньше проклинали темноту, а теперь с надеждой смотрим на небо, желая отсрочить восход луны, чтобы ее предательский свет не выдал нас».
Германскому линейному крейсеру оставалось совсем немного пройти до спасительного пролива, когда по левому борту впереди носовой башни прогремел мощный, ужасный взрыв. Чудовищный грохот и рев прокатились по всему кораблю, словно он на полном ходу выскочил на берег. В тот же миг корабль от гидравлического удара немного подбросило в воздух, многие не удержались на ногах, упали, но тут же вскочили снова.
– Всем оставаться на своих боевых постах. Задраить водонепроницаемые переборки. Доложить о повреждениях, – отдал приказ командир.
Через несколько минут Аккерман получил полный доклад о повреждениях корабля, и он выглядел оптимистично. Мина пробила дыру в третьем отсеке, который полностью затоплен, также из-за нарушения водонепроницаемости переборок вода поступает во второй и четвертые отсеки, где ее пока сдерживают. Корабль принял не менее шестисот тонн воды, осадка носом увеличилась на девяносто сантиметров и теперь составляет девять с половиной метров. Есть погибшие и раненые. Это повреждение ненамного снизило боевые возможности корабля. Правда, ход пришлось уменьшить.
