В конце июля начались переговоры о мире. Сначала – между Австрией и Пруссией. Потом, в августе, к ним практически явочным порядком присоединились представители Италии, Франции и России. Чуть позже, когда в Форин-офисе убедились, что пруссы вынуждены держать в Австрии гарнизоны, казна Берлина стремительно пустеет, а конца переговорам не видно, в Шёнбрунн прибыл и англичанин. Тем более что ему было что обсудить с вице-канцлером Горчаковым. Лондон серьезно беспокоили военные успехи цесаревича в Средней Азии.
Тем более что именно в июле 1866 года либерала и вообще склонного находить компромиссы Джорджа Вильерса, 4-го графа Кладерона, на посту министра иностранных дел Великобритании сменил консерватор Эдуард Генри Стэнли, 15-й граф Дерби, занимавший прежде пост министра по делам Индии. Если еще учесть жесткий подход консерваторов к вопросу безопасности Жемчужины английской короны всей консервативной партии, прежнюю службу, где традиционно нервно относились к русским, и влияние известного своей радикальностью отца – премьер-министра страны, – выходило, что князю Горчакову предстояла настоящая битва.
И на поддержку Франции вице-канцлер Российской империи тоже не мог рассчитывать. После Кёниггреца и Вены Париж просто обязан был встать на сторону проигравшего. Хотя бы уже потому, что с победителей требовать каких-либо территориальных уступок было бы по меньшей мере странно. Вопрос с Венецией повис в воздухе. Тем более что дважды битая – и на суше, и на море – Италия не смогла даже оккупировать земли, в которых была так заинтересована.
Русские презирали Австрию и на переговорах целиком и полностью поддерживали претензии Бисмарка. Канцлер страны-победительницы решил – раз теперь на южного соседа в качестве возможного союзника рассчитывать не приходится, – поправить за счет Вены шаткое финансовое положение Пруссии. Поддержка Горчакова – этого, по мнению Бисмарка, дракона в человеческом обличье – играла Берлину на руку, но там не забыли, кто именно обрушил все их планы! Размолвки еще не было. Оба «железных канцлера» продолжали ласково улыбаться друг другу. Только, так сказать, в кулуарах каждый вел свою игру. Обе стороны имели чуть ли не противоположный взгляд на вопрос прусской аннексии северогерманских государств.
Австрия молчала, не имея ни военных, ни моральных прав требовать чего-либо. В Богемии и большей части коронных земель стояли прусские гарнизоны. В Венгрии активизировались сепаратисты, подстрекаемые Берлином. В Галиции – полки князя Барятинского. Назначенный в мрачные дни после Кёниггреца министром иностранных дел и первым советником императора Франца-Иосифа граф Фердинанд фон Бойст – один из опытнейших дипломатов Европы – больше занимался урегулированием «венгерского» вопроса, чем мирными переговорами. Его слишком серьезно никто и не воспринимал. Он даже не был подданным Габсбургской империи и прежде занимал пост премьер-министра Саксонии. Да он и сам не скрывал своей роли в этом общеевропейском фарсе – называл себя «государственной прачкой», позванной, дабы она отстирала грязное белье униженной империи.
Еще и Франция, не испытывавшая еще со времен Войны за испанское наследство никаких симпатий к Вене, тем не менее взяла на себя обязанности австрийского адвоката. Чем немедленно вызвала прямо противоположную реакцию Лондона. Лордам в Адмиралтействе не нравился излишне сильный, по их мнению, способный представлять угрозу морским коммуникациям островного королевства, французский флот. Лорд Стэнли не скрывал, что готов поддержать Санкт-Петербург в его желании присоединить к империи Галицию и часть Буковины, если Россия согласится умерить аппетиты в Синьцзяне и Средней Азии. Увлечение молодого наследника престола завоеваниями должно было прекратиться.
В общем итоге – пушки в Европе умолкли, но битвы продолжались. Присутствие в составе русской делегации молодого великого князя Владимира никого не удивляло и не настораживало. Матерые дипломаты полагали, что царь послал сына учиться Большой Игре, не догадываясь, что именно третий сын – автор всего этого европейского недоразумения. Именно Володя придумал план, убедил семью в необходимости его реализации и провел всю операцию, так и не выходя из-за спин отца и старших братьев.
На Южном фронте тоже наступило затишье. Никса писал, что оба противника – и Коканд и Бухара, полностью подавленные мощью русского оружия, – послушно соглашаются на все требования. Просят лишь не взимать слишком уж большой контрибуции, – но никто загонять их в угол и не собирался. Санкт-Петербургу нужны были послушные, не помышляющие о какой-либо своей игре малые государства вдоль потенциальной границы с британской Индией, и хлопок. Очень-очень-очень много хлопка. Все, что бы ни выросло на наделах местных дехкан. Больше того! Империя была готова привезти и бесплатно раздать семена американских сортов этого растения, обладающих более длинным волокном и дающим меньше отхода при производстве хлопчатобумажных тканей.
В Китае у Николая тоже все складывалось более чем хорошо. Наиболее злостных и непримиримых инсургентов оттеснили к пустыням. Самые плодородные области севера Синьцзяна были полностью под контролем. Необходимости в присутствии в тех диких краях великого князя больше не было. Как писал сам цесаревич: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Еще извещал о своем намерении к октябрю вернуться в Томск и интересовался судьбой польских разбойников.
Ответил ему честно: зачинщиков арестовать не удалось. Калтайские станичные татары – люди простые и плохо понимающие нюансы русского языка. Сказано было – исключить угрозу переправы восставших на правую сторону Томи, – они и исключили. Мертвые, знаете ли, плавать не умеют. К тому моменту как к берегу реки возле деревеньки Тутальской, в восьмидесяти с небольшим верстах к югу от столицы края, подошли пехотинцы Томского батальона, повстанцев нужно было уже не ловить, а спасать. Опять все решилось как-то само собой. Выжили и были доставлены для следствия и суда всего с десяток рядовых участников этого непотребства. Так что, если Николай планировал устроить показательные казни, пришлось его разочаровать. Каторгу эти панове, быть может, и честно заслужили, но уж никак не виселицу.
Великий князь Александр был педантичен, но немногословен. Раз в три недели по короткому посланию. И высказывался всегда очень и очень осторожно. Планирует вернуться домой к зиме, посетив прежде еще Париж и Копенгаген. Естественно, о том, что второй царский сын забыл в столицах Франции и Дании, – ни слова. Что хочешь – то и думай. И как там у него отношения складываются с баварской принцессой – тоже молчок. Если письма великого князя Константина – рождественский подарок для шпиона, то Александр – прирожденный конспиратор.
Как вы уже наверняка догадались, Эзоп тоже меня не забывал. От него, кстати, только и узнал, что за таинственные ружья поехали с наследником в Верный на испытания в боевых условиях и зачем ко мне должны прибыть Гунниус с Якобсоном. Все говорило о том, что «пиратские» традиции у нас в стране родились вовсе не вместе с изобретением Интернета, а за сто пятьдесят лет до. Понятия «авторское право» для военного ведомства не существовало. С правами теперь в империи вообще тяжело. Декларация прав человека в ведомстве господина Мезенцева была бы принята за возмутительную прокламацию.
